Элена Форбс - Умри со мной

— А спальня?

— Шторы задернуты, но между ними щель, и я видел Стил очень даже хорошо: она лежала в постели. Думаю, у нее был включен телик, я слышал шум в глубине комнаты. Кеннеди, скорее всего, там и стоял, подсматривал за ней.

— Молодец, хорошо поработал. У меня предчувствие, что он опять явится туда, не сможет устоять.

— Что вы намерены предпринять, сэр?

— Я хочу, чтобы ты проследил за домом Стил и завтра. Думаю, тебе нужно захватить с собой еще кого-нибудь. Если Кеннеди снова появится, то позвонишь мне, и мы арестуем его на месте. Прихватим тепленьким. Мешкать дольше нет никакого смысла.

— Это точно! Чертов извращенец!

Том отодвинул остатки копченого цыпленка и салата из авокадо и отхлебнул вина, наблюдая хвост обеденной очереди со своего места в дальнем углу бара. Большинство мужчин — в дешевых костюмах, с кричащими галстуками, на волосах почти у всех галлоны геля. Женщины, примостившиеся на высоких табуретах, выглядели еще нелепее. Короткие юбчонки туго облегают толстые бедра, вызывающе торчат груди, каблуки туфель до того высоченные, что бедняги едва могут ходить. Лица размалеваны, на всех аршинными буквами красуется: «Трахни меня!» Все было так омерзительно очевидно, так фальшиво и непристойно, но мужчины, как всегда, попадались на эти дешевые уловки, будто глупые игривые щенки: алчно заглатывали каждый смешок, каждый ненароком брошенный взгляд, рассчитанный взмах крашеных волос. При нормальных обстоятельствах Том давно бы ушел, но сегодня, скользнув взглядом по очереди, он погрузился в свои мысли.

Лихорадочное возбуждение отпустило его, и он чувствовал себя спокойным и удовлетворенным. Да, он наглупил с Иоландой. Но все могло обернуться гораздо паршивее, позволь он маленькой сучке остаться в живых и плести сказки. Допустить, чтоб ускользнула хоть одна, — никак нельзя. Так что нечего теперь заниматься самобичеванием, а впредь следует поостеречься: не идти на такой риск, не действовать наобум. Почти всю ночь он маялся бессонницей. Посмотрел кусок военного фильма по телевизору, а когда фильм закончился, врубил музыку и слушал, пока хренов риелтор, его сосед, не принялся колошматить в стенку и орать. Тому пришлось приглушить музыку.

Сегодня Том чувствовал себя уставшим, но теперь он наконец принял решение. Наступила пора временно покинуть Лондон. Взять длительный отпуск, пока все не уляжется. Есть в мире места, где жизнь дешевая, никто не замечает, когда ты приехал, и никому не интересно, почему вдруг исчез. Разнообразие придает пряность жизни, как изрекла какая-то знаменитость. Назрела пора перемен. Многие в это время берут отпуска, почему бы и ему не поступить так же? У него в банке лежит кругленькая сумма, так что он может себе позволить… Припрячет в безопасное местечко свои маленькие сокровища и сорвется в жаркое экзотичное местечко. Недурно будет поваляться на пляже, выпить бокальчик-другой «Маргариты», позагорать где-нибудь, где полно туристов и путешествующих автостопом — они постоянно приезжают и уезжают, — где много доступных женщин, жаждущих дешевых романчиков и перепиха на скорую руку. А полицейские всего лишь тупые любители.

При одной мысли о подобном рае в крови у Тома вспыхнул прежний азарт. Это станет началом новой жизни, и сам он испытает обновление. Он исчезнет, будто волшебник, в облаке дыма, и пусть лондонская полиция гоняется себе за собственной задницей. Больше им нечего будет ловить. У него потеплело на сердце от таких мечтаний. Теперь, когда он принял решение, нечего тянуть, ни к чему торчать в Лондоне. А когда он уедет, пусть его бабка гремит костями в старом доме сколько влезет. Плевать ему с высокой горки на все, что она думает, поделом ей.

Последнее время бабка почему-то стала появляться все чаще. Вчера вечером, когда Том зашел спрятать волосы Иоланды в одну из миниатюрных чайниц, бабка материализовалась на площадке первого этажа, бросая на него злобные взгляды через перила, как будто подвергала сомнению его право находиться здесь. А у него есть все права, и пошла-ка она на хрен! Дом теперь мой, заорал он ей, и больше не принадлежит тебе! Но бабка, как обычно, пропустила его вопли мимо ушей. Была она в своем любимом платье — шелковом, темно-синем, с кремовым узором. Она его всегда надевала, когда ее подруги заявлялись к ней играть в бридж. На ее щеках Том разглядел ярко рдеющие пятна румян, на сморщенных губах — алую помаду. И даже внизу, в холле, уловил приторный запах ее духов. Бабка казалась такой материальной, не как раньше, его так и подмывало броситься наверх и дотронуться до нее. Вот напугалась бы старая кошелка! Нагнал бы он на нее страху! Не успел Том двинуться с места, как фигура бабки растаяла, словно дым на ветру, будто ее там и не было.