Дэй Кин - Моя плоть сладка (сборник)

— Одну минутку! — неожиданно воскликнул Шамон.— Зажгите еще! Я хочу взглянуть...— Голос его дрожал.— Не может быть,— бормотал он, пока Прегель чиркал спичкой. Огонь. Тяжелое дыхание Шамона. Наконец он сухо произнес: — Господа, я, кажется, впервые за сегодняшнюю ночь пригодился вам. Помните, я рассказывал, что у Одетты были две подруги: Клодин Мартель и Джина Прево, которая хотела поступить на сцену, но родители ей запретили. Я не могу этому поверить, однако сходство поразительное. Я почти готов поклясться, что эта «Эстелла» и есть Джина Прево! Боже мой! Поет в Мулен-Руж. Она должна быть...

Снова мы очутились в темноте. После небольшой паузы мягко заговорил Прегель.

— Этот мсье совершенно прав. Я спрашивал консьержку. Мадемуазель Эстелла, которую считают американкой, на самом деле француженка, и ее фамилия Прево.— Он вздохнул,— Очередной обман провалился, Я вам нужен еще, мсье Бенколин?

— Нет,— ответил Бенколин,— Я думаю, господа, мы достаточно погуляли. Вам лучше отправиться по домам. Я хочу подумать.

Он повернулся и медленно направился к Елисейским полям, сунув руки в карманы. Я долго еще видел его высокую фигуру с опущенной головой.

Часы на Доме инвалидов пробили три раза.

На следующее утро над Парижем нависли, серые тучи. Был один из тех осенних дней, когда жалобно воет ветер, когда солнце с трудом пробивается сквозь свинцовые тучи. Дома кажутся старыми и заброшенными, а каждый пролет Эйфелевой башни затянут туманом.

В десять часов я завтракал у себя дома. Мне было не по себе. Я все время вспоминал Этьена Галана и его белую кошку...

Бенколин позвонил мне довольно рано, и мы договорились встретиться у Дома инвалидов. Там много мест для встреч, но я точно знал, где смогу найти его. У него была привычка прогуливаться у часовни, расположенной напротив памятника Бонапарту. Я не знаю, чем очаровало его это место, обычно его не интересовали даже самые выдающиеся церкви, но здесь он мог торчать часами.

По дороге к месту встречи я думал о Галане. Мысль об этом человеке преследовала меня. У меня еще не было удобного момента подробнее расспросить о нем Бенколина, но все же это имя казалось мне смутно знакомым. Кафедра английской литературы в Оксфорде — это да. А его книга о романистах викторианской эпохи, которая несколько лет назад получила гонкуровскую премию! Ни один француз, кроме, пожалуй, Моруа, не смог так понять англо-саксонский ум. Насколько я помню эту книгу, она не отличалась, как это обычно бывает у галльских писателей, чрезмерной саркастичностью. Охота, гольф, цилиндры, гостиные, эль и устрицы, зонтики — все это выглядело очаровательным в книге Галана. В главах же, посвященных Диккенсу, он ухватил самую суть. Он ухватил весь ужас, всю болезненность восприятия мира, которые были так характерны для Диккенса и которые являлись душой его великолепных романов. И вдруг передо мной вставала фигура Галана, каким я видел его вчера. Негодяй и подонок с белой кошкой на руках...

Мокрый ветер охватил меня, когда я приближался к Дому инвалидов. Я прошел железные ворота и направился к темному зданию. Мои шаги отдавались вокруг гулким эхом. Несколько человек шли к монастырю, где демонстрировалось старинное оружие. Тень императора витала над всем этим местом. У двери часовни я замедлил шаг. Внутри было мрачно, лишь несколько свечей горело вдоль стен. Играл орган. Торжественная мелодия в честь погибших в битвах...

Бенколин был там: Он сразу же подошел ко мне. Одежда его выглядела небрежно: на нем были старое твидовое пальто и отвратительная шляпа. Мы медленно вышли из часовни. Наконец он с раздражением произнес:

— Смерть! Здесь даже воздух пропитан ею. Никогда еще не занимался делом, в котором все было бы пронизано смертью. Я видел ужасные вещи, да. Видел черный страх. Но этот мрачный ужас хуже всего. И он совершенно бессмыслен. Обычно такие девушки не имеют врагов, только, может, во сне. Они сентиментальны, умны, но не очень красивы. И они умерли. Поэтому я считаю, что здесь есть -нечто гораздо более ужасное, худшее, чем в любом другом случае...— Он помолчал.— Джефф, алиби Галана проверено со всех сторон. .

— Ты уверен?

— Абсолютно. Все так, как он сказал. Мой лучший агент, Франсуа Дилсар — ты помнишь дело Салиньи?— проверил все досконально. Швейцар из Мулен-Руж подтвердил, что Галан сел в лимузин ровно в половине двенадцатого. Он вспомнил его, потому что Галан сперва посмотрел на свои часы, а потом уже на часы в магазине напротив. Швейцар машинально проследил за его взглядом.