Росс Макдональд - Тайны бронзовой статуи [сборник]

Карл Стерн медленно поднялся и, все еще нетвердо держась на нотах, одарил меня тяжелым, полным ненависти взглядом.

– Кто ты такой?

– Меня зовут Арчер.

– И ты, конечно, сыщик?

– Да, и, кроме того, я считаю, что женщин бить не полагается.

– А, этакий Дон Кихот. Ты еще проклянешь себя за это, Арчер.

– Не думаю.

– Зато я думаю. У меня есть кое-какие связи. В Лос-Анджелесе для тебя карьера закончилась, понимаешь?

– Угу. Осталось оформить это документально, и я с превеликим удовольствием избавлюсь от здешнего смога.

– Кстати, о связях, – сдержанно проговорил Бассетт, обращаясь к Стерну, – вы не являетесь членом этого клуба.

– Я – гость, приглашенный членом клуба. Так что поубавьте-ка пыла.

– Вот как. А не будете ли вы любезны сообщить, чей именно вы гость?

– Симона Граффа. Я хочу видеть его. Где он?

– Я не собираюсь тревожить мистера Граффа. И позвольте мне сказать вам вот что. Уже довольно поздно, по крайней мере для некоторых. Я полагаю, вам лучше удалиться.

– Меня не интересует мнение прислуги.

– В самом деле? – Улыбка на губах Бассетта показалась мне очень странной, когда он повернулся ко мне, и я увидел выражение его глаз.

Я сказал:

– Хочешь еще раз приземлиться, Стерн? Я с большим удовольствием окажу тебе эту услугу.

Стерн молча уставился на меня, в его маленьких глазках плясали злобные огоньки. Но ничего не произошло. Постепенно огоньки исчезли, и он процедил:

– Хорошо, я ухожу. Верни мой нож.

– Если ты обещаешь перерезать им себе горло.

Он снова попытался довести себя до бешенства, но ему не хватило сил. Он выглядел ужасно измученным. Я бросил сложенный нож, он поймал его на лету, опустил в карман и, повернувшись, направился к выходу. Несколько раз он споткнулся. Бассетт шел за ним сзади, на некотором расстоянии, как полицейский надзиратель.

Я обернулся. Миссис Графф возилась с ключом у двери кабинки. Руки дрожали, не подчиняясь ей. Я повернул ключ в замке и включил свет, отразившийся от четырех сторон куполообразного потолка. Комнатка была обставлена в старомодном стиле тихоокеанского побережья: бамбуковые жалюзи на окнах, травяные циновки на полу, плетеные кресла и шезлонги. Даже бар в углу комнаты был плетеным. Две раздвигающиеся двери вели в раздевалки. Стены были задрапированы полинезийской тканью из древесной коры и увешаны репродукциями картин Руссо, по прозвищу Таможенник, в бамбуковых рамках.

Единственной диссонирующей нотой казалась афиша, рекламирующая Ниццу, выполненная в ярких сочных красках. Миссис Графф на минуту задержалась перед ней и проговорила, ни к кому не обращаясь:

– У нас была вилла под Ниццей. Отец подарил нам ее на свадьбу. – Она рассмеялась неизвестно чему. – В те дни она была для Симона дороже всего на свете. И я тоже. А теперь он больше не берет меня с собой в Европу. Говорит, в поездках я доставляю ему одни неприятности. Но это неправда. Я веду себя смирно, как сложенное одеяло. И все-гаки он один совершает трансконтинентальные перелеты, а меня оставляет здесь гнить в жаре или в холоде.

Она крепко, обеими руками, обхватила голову. Волосы торчали между пальцами, как черные неряшливые перья. Невысказанная боль, которую она пыталась сдержать, была пронзительней вопля.

– С вами все в порядке, миссис Графф?

Я осторожно дотронулся до ее спины, вернее, до голубой норки. Отодвинувшись, она сбросила шубу на кушетку. Ее спина и плечи были ослепительны, а нежная грудь в вырезе черного вечернего платья белела, как взбитые сливки. Она держалась с какой-то робкой, стыдливой гордостью, как молоденькая девушка, внезапно осознавшая прелесть своего тела.

– Вам нравится мое платье? Оно не новое. Я уже сто лет не была на вечеринках. Симон никуда меня больше с собой не берет.

– Этот противный старикашка Симон, – добавил я и повторил: – С вами все в порядке, миссис Графф?

Изабель Графф ответила мне с ослепительной кинематографической улыбкой, которая так не вязалась с отчаянием в ее глазах:

– Я прекрасно себя чувствую. Просто прекрасно.

Она сделала несколько танцевальных па, чтобы доказать это, и даже попыталась прищелкнуть пальцами, но они все еще плохо слушались ее. На белоснежных предплечьях проступили синяки, размером и цветом напоминающие виноградины сорта «Конкорд». Двигалась она механически, потом споткнулась и потеряла золотую туфельку-лодочку, но, вместо того чтобы надеть ее, скинула и вторую. Села на стул у бара и, обвив одну ногу другой, потерла их друг о друга. Ноги в тонких светлых чулках были похожи на странных слепых зверьков телесного цвета, которые украдкой занимались любовью под подолом ее платья.