– И вы тоже, Изабель. А потом я отвезу вас домой. Где вы живете?
– Рядом, на берегу. Но я пока не собираюсь уезжать. Вы же не заставите меня? Я так давно не была на вечеринках. Почему бы нам не пойти потанцевать? Может быть, на меня противно смотреть, но танцую я хорошо.
– Вы очень красивы, но я не особенно ловкий танцор.
– Я безобразна, – твердила она. – Не смейтесь надо мной. Я знаю, что я некрасива. Я знала это всегда, с самого детства. И никто никогда не любил меня по-настоящему.
Дверь за ее спиной широко распахнулась. В проеме стоял Симон Графф с совершенно неподвижным, окаменевшим лицом.
– Изабель! Что это за вальпургиева ночь! Что ты здесь делаешь?
Умолкнув, она на мгновение оцепенела. Затем медленно и осторожно повернулась, встала со стула и замерла, высокомерно вздернув голову. Бокал дрожал в ее руке.
– Что я делаю? Выбалтываю свои секреты. Поверяю свои маленькие гнусные тайны моему дорогому новому другу.
– Ты дура. Поехали домой.
Графф быстро шагнул к ней. Не двигаясь с места, она вдруг швырнула свой бокал, целясь ему в голову, но промахнулась. Бокал пролетел мимо и, ударившись о стену рядом с дверью, разбился на мелкие осколки. Брызги попали Граффу в лицо.
– Сумасшедшая, – процедил он сквозь зубы. – Ты сейчас же поедешь со мной домой. И я вызову доктора Фрея.
– Почему это? Ты мне не отец. – Она повернулась ко мне. Ее лицо все еще было искривлено жутковатой застывшей усмешкой.
– Я должна ехать с ним?
– Не знаю. Он ваш законный опекун?
Графф ответил вместо нее:
– Да, конечно. А вы лучше держитесь подальше отсюда.
Он снова обратился к жене:
– Ты же знаешь, что тебе будет очень плохо, да и всем нам, если ты попытаешься освободиться от меня. Тогда ты действительно погибнешь. – В его голосе появились новые нотки. В нем звучали великодушие, усталость и безысходная грусть.
– Я уже погибла. Что еще женщина может потерять?
– Узнаешь, Изабель. Если не поедешь со мной и не будешь делать то, что я тебе скажу.
– Такое обращение давно вышло из моды, – не вытерпел я. –
– Еще раз говорю вам, не лезьте не в свое дело. – Он смотрел куда-то поверх моей головы таким тяжелым, ледяным взглядом, что макушкой я даже почувствовал холодок. – Эта женщина – моя жена.
– Ей повезло.
– Кто вы?
Я назвался.
– Что вы делаете здесь, в клубе, на этом вечере?
– Изучаю животных.
– Я спрашиваю серьезно и требую точного ответа.
– Попытайтесь избрать другой тон и, может быть, вы его получите. – Я обошел бар и встал рядом с Изабель. – Вас избаловали подхалимы, среди которых вы провели всю свою жизнь. Я же человек несговорчивый.
Он посмотрел на меня с неподдельным удивлением. Наверное, впервые за много лет кто-то осмелился возражать ему. Затем он вдруг вспомнил, что должен быть в ярости, и повернулся к жене:
– Он пришел сюда с тобой?
– Нет. – В ее голосе послышалась робость. – Я думала, он один из твоих гостем.
– Что он делает в этой комнате?
– Я предложила ему выпить. Он помог мне, когда меня ударил мужчина. – Теперь, когда ее возбуждение улеглось, она говорила робко, почти жалобно.
– Кто тебя ударил?
– Ваш друг, Карл Стерн, – снова вмешался я. – Он буквально набросился на нес с кулаками, толкнул на пол. Мы с Бассеттом вышвырнули его отсюда.
– Вы его вышвырнули? – Удивление Граффа перешло в ярость, которая опять обратилась против жены. – И ты допустила это, Изабель?
Нагнув голову, она приняла неуклюже-задиристый вид, раскачиваясь на одной ноге, как школьница.
– Вы что, неправильно меня поняли, Графф? Или вы не возражаете, когда всякие бандиты издеваются над вашей женой?
– Я сам позабочусь о своей жене, по собственному усмотрению. У нее немного расстроена психика, иногда ей требуется решительное обращение. Вам тут нечего делать. Уходите.
– Сначала я допью свое виски. – Меня интересовал еще один вопрос. – Что вы сделали с Джорджем Уоллом?
– С Джорджем Уоллом? Я не знаю никакого Джорджа Уолла.
– Зато ваши парни прекрасно знают – Фрост, Марфельд и Лэшмен.
Мне все-таки удалось привлечь его внимание.
– Кто такой этот Джордж Уолл?
– Муж Эстер.
– Не знаю никакой Эстер.
Миссис Графф искоса метнула да мужа быстрый хмурый взгляд, но ничего не сказала. Я смотрел на него
в упор, пытаясь привести в замешательство. Глаза Граффа походили на тусклые отверстия, в которых можно было увидеть только мрачную необитаемую пустоту.
– А вы лжец, Графф.
Он покраснел до ушей, но краска тут же схлынула с его лица, и оно приняло мертвенно-бледный оттенок. Подойдя к двери, он громким дрожащим голосом позвал Бассетта. Когда Бассетт появился, Графф сказал:
Читать дальше