Эд Макбейн: Людоед, который объелся

Все было кончено. И хотя врачи уверяли, что подвижность сустава восстановилась, первая же тренировка убедила меня, что со спортом придется распроститься.

Макгилви, наш лучший полузащитник, как обычно, посылал мне мяч на полшага вперед. Он отлично знал, где я должен находиться, ведь не один год мы играли вместе и ни разу друг друга не подводили. И сейчас он неизменно посылал мне мяч, и так же неизменно я к нему опаздывал. После очередной неудачи он выплюнул жевательную резинку и сказал мне:

– Что-то у нас не клеится, Харлан. Может, я подаю слишком сильно?

– Возможно, старик.

Но я отлично знал, что это не так.

Когда все записали на пленку, чтобы определить, в чем же здесь дело, оказалось, что я не на высоте. Обычно человеку дают время, чтобы восстановить форму. А если эта форма не приходит, его выставляют вон. Меня жалели. Даже перевели в защитники, но это не помогло. За пять лет игры в регби я успел набегать много миль, часто опережая других. Администрация этого не забыла. Однако тянуть дальше не было смысла.

И в один прекрасный день я вошел в раздевалку и стал собирать свое барахло.

– Как все это печально, – с искренним сочувствием сказал начальник команды. – Вот уж, называется, не повезло.

– У вас есть Черный. Он хорошо бегает и вполне заменит меня. Так что вам не стоит огорчаться.

– Пока бегает. Но рано или поздно какой-нибудь негодяй переломает кости и ему… Но давай поговорим о тебе. Какие у тебя планы?

– Никаких.

– Ты не хочешь завести собственное дело?

– Перелом я себе уже обеспечил. Вы что ж, хотите, чтобы я добавил к нему язву желудка?

– Если б не нога… Ты бы поиграл еще лет пять, а то и больше.

– Пятнадцать тысяч в год, и никаких забот…

Я вернулся в отель уложить свои чемоданы. В холле в ожидании новостей слонялись спортивные корреспонденты. Они бросились наперебой утешать меня, уверяя, что в будущем сезоне я снова войду в форму. Я заверил их, что так оно и будет, и постарался поскорей от них отделаться.

В номере я принял душ и стал рассматривать ногу. Кость срослась хорошо, я даже не хромал. Нога как нога, только небольшой шрам. Если бы не спорт, я бы просто не знал, как отблагодарить врача. Но спортсменом мне уже не быть, и врач тут не виноват.

Какой-то пьяный лихач, обгоняя мою машину, зацепил ее и сбросил в кювет, так что мой «бьюик» оказался у меня на коленях. Свинья! Подонок!.. Но к чему зря сотрясать воздух? Его самого вообще не было уже на этом свете. Эта авария стала для него последней.

Я вышел из отеля, вскочил в автобус и поехал в аэропорт. Никаких особых планов у меня не было. Судьбе было угодно забросить меня в Новый Орлеан. Очутившись там, я глухо запил. Это беспробудное пьянство продолжалось больше недели, а когда я наконец пришел в себя, то обнаружил, что нахожусь в каком-то мотеле неподалеку от Галвестона, в компании девицы по имени Фрэнсис. Я так и не узнал, каким образом мы очутились вместе и как я попал в этот мотель…

Регби Фрэнсис совершенно не интересовало, но зато пила она поистине виртуозно! Наверное, боялась, что мир перевернется, если она вдруг протрезвеет.

Утром я решил наведаться в город. Фрэнсис еще спала. Я не знал, чем мне заняться, но одно было ясно: напиваться больше не имеет смысла. С трудом я добрался до пляжа Галвестона, купался и жарился там на солнце, пока последняя капля алкоголя не улетучилась из моего организма.

Так я прожил четыре дня.

А на пятый день появился Пурвис.

Он поймал меня в холле отеля, когда я возвращался с пляжа.

– Джон Харлан?

– Совершенно верно. Чем могу служить?

– Меня зовут Пурвис, Я из страховой компании «Олд Колони».

– Можете не беспокоиться, – перебил я. – Я уже застрахован.

Тем временем мы вошли в лифт и начали подниматься.

Пурвис покачал головой.

– Я и не собираюсь уговаривать вас застраховаться. Я просто прошу уделить мне пять минут, если можно.

– Опять по поводу аварии? – спросил я и пожал плечами. Я не понимал, что им еще от меня нужно. Дело было закрыто пять месяцев назад.

– В какой-то мере, – ответил он.

Я взглянул на него повнимательнее и понял, что где-то его видел. Высокий, худощавый, седеющий мужчина лет сорока, с худым усталым лицом, на котором выделялись глубокие серые глаза… Во всем его облике чувствовалась сильная воля.