Клерк замолчал. Бэньон не торопил его. Это был хороший свидетель — с наметанным глазом.
Мисс Кэрроуэй и джентльмен поднялись на лифте в её номер, — продолжил клерк. — Это против правил, однако, поскольку она выезжала, я подумал… Ну ладно. — Он передернул плечами. — Наш отель не самый шикарный в мире, но мы стараемся не опускаться ниже общепринятых стандартов. Через десять — пятнадцать минут они спустились вниз. Мисс Кэрроуэй уплатила по счету — всего за три дня — и ушла. Думаю, у джентльмена была машина.
— Она не звонила по телефону из холла?
— Совсем упустил из виду. Прежде чем уйти, она зашла в телефонную кабину здесь, в холле.
— Её приятель видел, что она кому-то звонит?
Клерк беспомощно улыбнулся:
— Боюсь, что я не заметил. Нет, минутку. Дверца, наверное, была открыта, потому что я слышал, как она говорила. Забавно, как иногда запоминаются всякие мелочи…
— Да, одна деталь тянет за собой другую. Так что она сказала?
— Я не прислушивался. До меня просто долетал её голос, как бывает с музыкой, — просто фон. Она сказала что-то о двадцати долларах.
— О двадцати долларах?
— Точно.
— Как выглядел мужчина?
— Высокий, широкоплечий, — немного подумав, сказал клерк. — Пониже вас, но всё равно не карлик. На нем было пальто из верблюжьей шерсти, волосы, насколько я успел заметить, темные. Голову прикрывала белая шляпа, почему я и обратил внимание на цвет волос. Лицо смуглое, нос большой. Конечно, мое описание слишком общее, но вряд ли я смогу припомнить что-то еще.
— Очень хорошее описание, — сказал Бэньон. — Замечательное. Большое спасибо. Смогли бы вы узнать его на фото?
— Не уверен.
— Хорошо. На днях я, вероятно, загляну снова.
На улице Бэньон поднял воротник, защищаясь от пронизывающего ветра, и зашагал по Спрус-стрит. Идти пришлось долго, и он мысленно раскладывал по полочкам сведения, которые ему удалось получить. Их было не так уж много. Бэньона, однако, не покидало странное чувство, что последняя точка в этом деле ещё не поставлена.
IV
Когда Бэньон вновь появился в дежурке, Нили подмигнул ему и кивком указал на дверь в кабинет лейтенанта Уилкса:
— Лейтенант вызывал тебя четверть часа назад.
Уилкс сидел за столом. Это был высокий жилистый мужчина пятидесяти с небольшим лет. В сшитой на заказ офицерской форме он выглядел аккуратным и подтянутым. В кабинете было холодно и неуютно. Уилкс полагал, что мужчина должен вести здоровую, даже аскетическую жизнь, и окна его кабинета, за исключением самых холодных зимних дней, были всегда распахнуты настежь. Кроме того, он был любителем холодных ванн и длительных пеших прогулок.
— Садись, Дэйв, — сказал он, наклоном головы указывая на стул. — Ты доставил мне уйму неприятностей, теперь давай во всем разберемся.
Уилкс любил напускать на себя вид строгого, придирчивого начальника. Говорил он энергично и отрывисто, правда, не всегда по существу, причем речь его сопровождалась суровым, бескомпромиссным взглядом. Он неплохо разбирался в полицейской работе, однако для отдела по расследованию убийств основную ценность представлял в качестве витрины — безупречный, тактичный, внушающий доверие человек. Никто не мог превзойти Уилкса в выборе правильной линии поведения на банкетах, официальных завтраках, в женских клубах. Его аскетически строгое лицо и подтянутая фигура — результат строгой диеты, регулярных физических упражнений и работы дорогого портного — отметали любые подозрения в неэффективности или коррумпированности полицейского департамента.
В определенной степени эту роль ему навязали. Нравилась она ему или нет, Бэньон не знал.
— Деккер в ярости, — сказал Уилкс. — Какого черта тебе понадобилось беспокоить вдову Диэри?
Суровое лицо Уилкса, его жесткий, осуждающий взгляд не произвели на Бэньона должного впечатления. Его заинтересовало лишь то обстоятельство, что миссис Диэри обратилась с жалобой в полицию. Еще более интригующим ему показалось то, что эту жалобу приняло так близко к сердцу высшее полицейское руководство.
— Я проводил обычную проверку, лейтенант, — сказал он.
— Мне она кажется бессмысленной и ненужной, — сказал Уилкс, чеканя слова. — Тебе изменяет здравый смысл, Дэйв.
Бэньон слегка пошевелился на стуле.
— Лучше послушайте, что я скажу, — ответил он, чувствуя, как в нем, ища выхода, закипает злость. В прошлом году ему не раз приходилось страдать из-за своего характера. Но сейчас, как и на протяжении долгих предыдущих лет, он сумел взять себя в руки. Бэньон понимал, что где-то в глубине его души таится пугавшее его самого стремление к насилию, разрушению. Окружающим он был известен как добрый, мягкий человек, и лишь сам Бэньон знал, каких трудов ему стоило выдерживать эту роль.
Читать дальше