Инна Тронина - Людоеды

– Вы рисуйте, рисуйте! – подбадривал Курнакова Турчин, припоминая расположение мясных рядов на этом рынке. – Потихоньку, не волнуйтесь – и всё получится. Больше ничего не можете припомнить?

– Ничего. – Курнаков закашлялся. Потом робко спросил: – Курнуть можно?

– Курите. – Петренко отошёл к окну.

Владимир Егорович достал свою «Стрелу», Грачёв и Турчин обошлись «Опалом».

– Вот, затянулся и вспомнил! – обрадованно провозгласил Курнаков, поднимая жёлтый от табака палец. – Имя её, вроде, Оксана.

– Оксана? – Грачёв улыбнулся. – Как у моей сестры. Точно Оксана?

– Или нет… – Курнаков почесал за ухом. – Вроде Оксаны, но не Оксана.

– Может, Роксана? – догадался Турчин.

– Во-во, точно! Роксана! Имя-то непривычное, так я сразу и забыл.

– Неосторожно она позволила назвать себя по имени. Оно редкое в наших краях, – задумчиво произнёс Турчин. – Ну вот, Владимир Егорович, вы всё и вспомнили. Третья справа в ряду; описание внешности и имя у нас есть. Скажите свой домашний телефон, завизируйте протокол и можете быть свободны. Да, когда вы мясо покупали?

– Позавчера, в пятом часу вечера. До моей электрички ещё много времени оставалось.

– Давайте ваш пропуск. – Петренко вернулся за стол. – И вот тут распишитесь…

Заурчал местный телефон, и Петренко взял трубку. Хмурое, озабоченное лицо его просветлело. Подполковник улыбнулся, сверкнув очками.

– Андрей? Добрый вечер… Нет, Савин не звонил. Он ещё в Сортавале? А ты не можешь сейчас к нам подняться? Не по поводу хищения оружия – дело гораздо страшнее. Может быть страшнее, я тебе говорю! У нас сейчас идут допросы свидетелей. Да успокойся ты со своими стволами, Савин без тебя справится. Ладно, жду…

Пока Курнаков складывал вчетверо пропуск, копался в карманах, сморкался, со свистом втягивая в себя воздух, и устраивал на голове шапку, Озирский успел дойти до кабинета Петренко. Распахнув дверь, он с порога оглядел собравшихся. А потом поздоровался за руку со всеми, включая Курнакова. Андрей был без шапки, в распахнутой дублёнке и в джинсах, заправленных в короткие зимние сапоги.

Петренко представил Владимира Егоровича.

– Познакомься – один из самых главных свидетелей… или потерпевших, я так и не могу определиться… Начинаем новое дело – будь здоров! Осталась ещё одна девица, а перед этим была дама. Все пострадали при сходных обстоятельствах.

– И в чём вопрос? – Озирский занял ещё один стул и сдёрнул с шеи шарф.

– Человеческого мяса накушались, – сообщил Грачёв.

– Чего-о? – Озирский вытаращил глаза.

– Я не кушал… – несмело возразил Курнаков, но Андрей с места взял в карьер.

– Нет, вы действительно ели человеческое мясо?

– Не я, мой кобель кость сгрыз. А остальные мы с сыном в милицию сдали. Он у меня студент-медик. В блокаду, мать говорила, у трупов отрезали ягодицы и ляжки. Но тогда хоть взаправду жрать нечего было. А нынче…

– Нынче тоже дистрофиков достаточно, – возразил Озирский, с нескрываемым интересом рассматривая Курнакова. – Но всё дело в том, что такими вещами занимаются не они.

Курнаков переступил с ноги на ногу, шлёпнул губами и сказал:

– Ну, я пошёл. Не буду задерживать.

– Спасибо вам за показания, Владимир Егорович. – Петренко приветливо улыбался. – Всеволод, приведи сюда девушку. Она там тоже вся в истерике. Испортили людям Новый год, сукины дети!..

Андрей отодвинулся в угол, предварительно скинув дублёнку и пристроив её вместе с шарфом на вешалку. Не спрашивая разрешение, он закурил, пуская дым в сторону тёмного окна.

Вошедшая девушка лет восемнадцати, в светло-голубой «дутой» куртке с капюшоном, в «варёнках» и сапогах на шпильках, была так взволнована, что споткнулась у порога и едва не растянулась на ковровой дорожке.

Озирский, подхватив её под локоть, покачал головой:

– Дитя моё, надо же быть поосторожнее! Вам надо беречь себя ради будущего…

– Проходите, Маша, – по-домашнему пригласил девушку Петренко.

Андрей улыбнулся – свидетельницу звали так же, как его мать.

– Мария Семёновна Францикевич, семьдесят третьего года рождения, живёте на Морском проспекте. Всё верно? – спросил Грачёв. Девушка кивнула. – А теперь расскажите, как было дело.

– Всё произошло двадцать восьмого декабря вечером.

Мария нервно теребила завязки, свисающие по бокам опушённого белым мехом капюшона. Она переводила взгляд со Озирского на Грачёва, потом – на Турчина, и никак не могла понять, кто же из них ей больше нравится. От возбуждения в Машиной голове все смешалось, но она добросовестно старалась припомнить подробности.