Инна Тронина: Людоеды

– Геннадий Иваныч, я Муравьёву отправил с Минцем на «Волге», – доложил Грачёв начальнику.

– И кто их повёз? – Петренко ободряюще улыбнулся новому потерпевшему.

– Сашка сам сел за руль. У Гунченкова жена в больницу попала, а он сопровождал. Из него сейчас работник никакой. Врежется ещё…

– На Новый год в больницу угодить – плохая примета, – заметил Петренко. – Вы устраивайтесь поудобнее, гражданин Курнаков. Я так понял, что вы не успели откушать этого мяса…

– Не сподобился, слава Богу! Сын уберёг.

Дядька завозился на стуле, вытягивая вперёд ноги в зимних сапогах, на которых дотаивал последний снежок.

– Мы кости эти псу нашему купили, Джиму. Кобель немецкой овчарки по дому холодный ходит. Мы уж испугались, что он нас сожрёт. Хищному зверю про политику ничего не объяснишь. Я из Петродворца сюда приехал. Работаю на «Электросиле». Решил перед праздником поискать, чего бы выпить. А жена ещё свои хворобы навязала, как обычно. Она у меня на пенсии уже, дома сидит. Я на рынок пошёл. Там тоже и из-под полы купить… Вы – мужики, поймёте! И вдруг гляжу – баба кости дёшево отдаёт. Я ещё удивился – рожа у неё сытая. Сама вся в золоте, а такая добрая. За сорок целковых кости продаёт, а везде за восемьдесят! Я обрадовался, что кобель нас хоть перед Новым годом не слопает…

– Как ваше имя-отчество?

У Петренко в бумагах почему-то были написаны только инициалы.

– Владимир Егорович.

– А что дальше было, Владимир Егорович? Как вы определили, что кости не свиные?

– Я бы и не додумался, честно говоря. Джим вцепился в кость, уполз под кровать. Рычит там, как в логове. А остальные кости я в кухню отнёс и на стол выложил. Сказал своей старухе, чтобы сварила щи. Не всё же собаке жрать – надо и людям побаловаться. За ноябрь и декабрь талоны на мясо у всей семьи не отоварены. А мой младший сын в медицинском институте учится. Услыхал Никифор, что будем на праздник со щами, выскочил на кухню, а там мать кости моет. И вдруг парень-то как сказанёт! Я сперва и ушам своим не поверил. «Вы что, кости-то человеческие! Я ошибиться не могу, проходили!» И назвал все кости – берцовая там, ещё какая-то… Мать чуть в обморок не упала, а я долго не верил. Потом уже плюнул, говорю Никифору: «Пошли в милицию, там разберутся».

– И быстро разобрались? – поинтересовался Турчин.

– Быстро. – Курнаков встряхнул свою ушанку. – Пришёл эксперт и на глазок определил, что это – те самые кости, которые сын назвал. Потом их отнесли в лабораторию. Мотались мы с Никифором по разным кабинетам, и в конце протокол подписали. Сказали, что я должен дать показания в оперативно-розыскном бюро. Объяснили, что тут может действовать организованная преступная группа, поэтому вам будут интересны мои показания.

– Само собой, интересны! – подтвердил Грачёв. – А вы как думали? Такое что, каждый день бывает?

– А чего сейчас не бывает? – тяжело вздохнул Курнаков. – Я уж и бояться устал.

– У вас большая семья? – сочувственно спросил Петренко.

– Старуха да трое детей. Собака вот ещё…

– Значит, одну кость Джим сгрыз? – покачал головой Турчин, шевельнувшись в кресле.

Теперь в его голове всё встало на свои места, и неизвестность больше не мучила.

– Да, наголодался бедняга. Под кровать залез, я уже говорил. А у такого пса и не отнимешь. Да ничего, кажется, и того хватило. Из чего щи собирались сварить.

Владимир Егорович достал большой клетчатый платок и стал промокать им вспотевшее лицо.

– Дожили, а, ребята? С самой блокады такого не было. Так перестроились, что людей кушать начали… А ведь таких дураков, как мы, много найдётся. Призадуматься бы, почему цены низкие. А мы всё надеемся – вдруг совесть у людей проснулась? Милосердие всё проповедуют. Телик как включишь – там благотворительный концерт, сям тыщи долларов жертвуют, самолёты приземляются с гуманитарной помощью. Чёрт с тем, что ни разу в глаза её не видели, но ведь всё же хочется верить во что-то. Старый я дурак…

– И Курнаков всхлипнул в платок.

– Поскольку вы покупали мясо лично, пожалуйста, нарисуйте план рынка. Хотя бы мясные ряды отметьте, где стояла та женщина. Поподробнее опишите её внешность, – предложил Турчин, придвигая поближе к Курнакову блокнот и шариковую ручку.

Владимир Егорович неловко взял её в заскорузлые пальцы.

– Не знаю, получится ли… Никогда такого не делал. И пишу-то всего два раза в месяц, в ведомости за зарплату. А рисовать в жизни не пробовал. Что касается бабы… Какая же она из себя? Ростом чуть меня пониже. Глаза, вроде, светлые, сильно накрашенные. В ушах золотые серьги-бомбошки. У моей старухи такие есть, только поменьше. Ещё два перстня на пальцах. Одета баба была в тулуп, платок, фартук и нарукавники. Это то, что я увидел над прилавком…