Татьяна Туринская - Бог наказывает иначе

Та на них даже не взглянула:

– Я заплач у , заплач у , теть Ир, не волнуйтесь. Так это что же, выходит, отец замки так и не менял? Он что же, меня все это время ждал?

– Чего не знаю, того не знаю, – хозяйка с осуждением поджала губы. – Может, и не ждал – обиделся он на тебя шибко. Но не хотел, чтобы ты, домой-то вернувшись, как собака беспризорная под дверьми стояла. А так оно и вышло. Вишь, как а вернулась? Пьяна, драна вся. А он-то всем рассказывал, как ты там в своей Москве здорово устроилась, что по заграницам мотаешься, деньжат ему подкидываешь. Знать, любил тебя сильно, раз так врал про тебя!

– Не врал.

Полине было жутко обидно, так хотелось сказать какую-нибудь гадость. Ну почему люди такие? Почему в душу лезут, почему судят обо всех так, как захочется, как придумается? И ведь выводы свои потом будет оглашать всем и каждому. Так хотелось ответить тете Ире какой-то колкостью, но нет, нет… Какое она сама имеет право. Ведь и в самом деле явилась и пьяная, и драная, спустя три недели после смерти отца. Да, права тетя Ира – плохая Полина дочь, очень плохая…

– Не врал, – тихо повторила она. – Так и есть. Просто подруга меня из аэропорта привезла к себе, там посидели, поужинали. В общем…

Замолчала, не зная, что еще тут можно добавить.

– Ага, то-то, что «в общем». Вижу я твое «в общем», – не удержалась от укола тетя Ира. – Иди уже, горе луковое. Бери ключи, шагай. Как проспишься – паспорт его найди да в морг ступай, возьми там справку о смерти. С ней в загс пойдешь, там свидетельство о смерти выпишут. Все, шагай. Я так понимаю, кормить тебя не надо? Доброхоты уже напоили-накормили. Иди. Видела б тебя мать!

Полина резко взглянула на соседку, но ничего не сказала. Вытащила из сумки деньги, отсчитала сверх положенного, сунула в старушечьи руки. Скрючилась, поднимая раненный чемодан, так и вышла, не до конца распрямившись, даже не попрощавшись.

Полина открыла дверь и вошла. В нос ударил стойкий запах пыли и запустения. Нет, неправильно она поступила. Надо было, как и планировала, ехать с Ресниченками, да в отчий дом приходить засветло, а то ведь в темноте-то да затхлости и в самом деле можно поверить в каких угодно привидений.

Быстренько нащупала в темноте выключатель – надо же, ведь практически полжизни здесь не появлялась, а руки все прекрасно помнят. Зловещую темноту разорвал резкий электрический свет, чуть рассеянный матовым стеклом плафона-шара, загоняя страхи и тени прошлого в дальние уголки помещения. Полина облегченно выдохнула, бросила чемодан в прихожей, и прошла в комнату.

Квартирка была самая что ни на есть обыкновенная, типичная хрущевка: из прихожей маленький коридорчик вел в крошечную кухоньку, по пути сворачивая в так называемую «большую», а на самом деле никакую не большую, а очень даже скромненькую, всего-то неполных семнадцати метров комнату, оттуда вход во вторую, уж совсем малюсенькую двенадцатиметровую.

Когда Полина была маленькой, эта квартира казалась ей вполне просторной и очень даже уютной. Теперь же все вокруг выглядело крошечным и нелепым. Все тот же круглый стол, покрытый вязанной крючком некогда белой, ныне пожелтевшей скатеркой, и три совдеповских стула, задвинутых под него; старый скрипучий раскладной диван-книжка, два столь же древних кресла, одно из них, насколько помнила Полина, с поломанной ножкой; полированная мебельная стенка столетней давности со сколотым в некоторых местах лаком и без половины ручек – они были изготовлены из жутко хрупкого металла и начали отлетать буквально с первых дней. Шторы на окнах, имевшие в далеком прошлом яркий изумрудно-зеленый цвет, с шикарными золотыми оленями по полю, выцвели и приобрели стойкий болотный оттенок. Все тот же парадный столовый сервиз за стеклом серванта, подаренный когда-то маме коллегами, все те же собрания сочинений Пушкина, Алексея Толстого, Макаренко, Лескова и Есенина в соседнем отделении мебельной стенки. Даже обои, и те старые: аляповатый крупный орнамент из фантастических цветов. Полина подивилась: надо же, за столько лет у отца даже не дошли руки до ремонта.

В спальне тоже абсолютно ничего не изменилось: кровать со старым же покрывалом, трехстворчатый шкаф с перекошенными дверцами, шикарный инкрустированный комод, впадающий в резкий диссонанс с остальной мебелью. Впрочем, даже этот красивейший образец мебельного искусства, который Полина когда-то обожала, и тот сейчас выглядел довольно жалко, покрытый толстым, явно не трехнедельным слоем пыли. Ни единой новой, незнакомой вещи. Отовсюду, буквально из каждой щели, веяло разрухой и запустением…