Татьяна Туринская: Танец белых одуванчиков

— Согласны ли вы, Тамара Семеновна, взять в мужья Андрианова Кирилла Александровича, делить с ним радости и печали, жить в здравии и болезни, в богатстве и бедности, хранить ему верность до последнего вздоха?

— Да! — с нескрываемой радостью ответила Тамара.

— Согласны ли вы, Кирилл Александрович, взять в жены Зельдову Тамару Семеновну, делить с нею радости и печали, жить в здравии и болезни, в богатстве и бедности, хранить ей верность до последнего вздоха? — с дежурной улыбкой на лице повторила заученный до смерти вопрос официальная представительница государства Российского, вся из себя подчеркнуто нарядная, с налакированной до блеска высокой прической.

— Да, — не раздумывая, ответил Кирилл. Под ложечкой что-то противненько засосало…

Они познакомились семь месяцев назад. Как приличные люди — встретились не где попало, на юбилее первого заместителя главы городской администрации по экономическому развитию города. Собралось приличное общество, все — сплошь представители деловых кругов или же городские начальники довольно высокого ранга. Даже губернатор области посетил сие мероприятие, а потому на вопрос: "Где вы познакомились?" ни Кириллу, ни Тамаре отвечать было не стыдно. Особенно этот вопрос радовал Тамару. Гордо вскинув очаровательную рыжую головку, она с неприкрытой гордостью за себя, любимую, отвечала: "На балу в мэрии!"

О, Тамара была в тот вечер исключительно хороша! В темно-зеленом платье с открытой спиной и высоким разрезом, при каждом шаге так кокетливо открывавшим очаровательную стройную ножку, с красновато-рыжими волосами, сверкавшими золотом в ярком электрическом свете она выглядела совершенно потрясающе! Правда, рядом с нею вышагивала еще одна красотка, не менее рыжеволосая, стройненькая, как осенняя золотистая березка — при взгляде на них просто глаза разбегались: ну до чего хороши, чертовки!

Если честно и откровенно, то вторая, та, что помоложе, была все-таки чуточку симпатичнее. И ощутимо стройнее своей спутницы. Но, несмотря на очевидную красоту, ее очаровательное личико ничем не привлекало: слишком правильные черты, взгляду зацепиться не на чем. Да, безусловно хороша, красива, как картинка, как обложка глянцевого журнала. А вот изюминки в ней не было. А потому та, что постарше, очевидно сестра, потому что, хоть девушки и не были слишком похожими друг на друга, однако родственность черт явно читалась на их непохожих лицах, явно выделялась в их тандеме.

Та, что постарше, обладательница восхитительно-гладкой, такой захватывающе-притягательной спины, хоть и не была так стройна, как младшая сестра, но с первого взгляда приковывала к себе мужское внимание. Не степенью оголенности, граничащей с чрезмерностью, не шикарными рыжими волосами, свободно ниспадающими и прикрывающими верхнюю часть спины от плотоядных мужских взглядов, но оставлявшими открытой куда более волнительную ее часть. Нет, притягивал к себе внимание некий изъян на ее лице.

Вообще-то вряд ли можно было с полным на то основанием назвать ее маленькую особенность изъяном. Просто губы ее были не совсем обычной формы, вот и вся изюминка. Просто уголки ее губ вели себя как-то странно, не особенно естественно, разлажено, как будто обиделись друг на друга за некую мифическую провинность и упорно досаждали друг дружке. Верхняя губя ее имела оригинальную форму, напоминающую чуть расползшуюся в стороны, чуть изломанную букву "М". В самом ее изгибе уже чувствовалось нечто хищное. Верхняя часть губы, слишком высоко вздернутая над нижней, оголяла ряд ровных, несколько мелковатых зубов. Уголки же ее очень резко устремлялись книзу, где столь же резко устремлялись вверх уголки нижней, полноватой и тоже чуточку изогнутой, сглажено повторяющей форму верхней сородички губы. В результате уголки губ все-таки смотрели больше вверх, нежели вниз, но тем не менее выглядела ее улыбка несколько неестественно, и при этом у губ появлялось какое-то странное выражение. Трудно было выразить словами, но создавалось впечатление некоторой хищности, небезопасности дамы, что так не соответствовало всему ее ангельскому облику. И благодаря маленькому дефекту ли, а может, напротив — украшению, абсолютно терялось несовершенство ее фигуры. А оно было. Пусть не такое и заметное, но оно было. При довольно скромной груди и тоненькой талии ее бедра казались чуть более крутыми, полными, чем следовало бы. Пусть чуть-чуть, пусть самую малость, но в результате эта малость существенно утяжеляла такую, в общем-то, стройную фигуру.