Росс Томас - Если не сможешь быть умничкой

Как оказалось, долгие поездки в автомобиле не доставляли коту Глории Пиплз ни малейшего удовольствия. Всю дорогу от Вирджинии до Силвер-Спринг, Мериленд, он орал благим матом, невзирая ни на какие ласковые увещевания Сары. По пути я излагал Саре всю собранную мной фактографию по истории убийств внутри семейства Эймсов, обильно уснащая ее также и своими умозаключениями. Временами мне приходилось почти кричать, чтобы просто слышать себя и заглушать кота Счастливчика. Надо отдать ему должное — на всем протяжении моего довольно пакостного повествования он так и не проявил к нему ни малейшего интереса.

А теперь мы с Сарой сидим в Джорджтауне, в одном из тех французских ресторанов, что открылись уже после погромов 1968 года. В центр Вашингтона после наступления темноты почти никто не ездит. В 10 или 11 часов вечера вы можете ехать по улицам и не увидеть никого, кроме одного-двух прохожих на квартал, да и те, похоже, спешат как можно скорее укрыться в безопасном месте.

Кормили в том ресторане неплохо, вот только сервис — при всей ненавязчивости — отличался определенной экстравагантностью: официанты бодро рассекали по залу на роликовых коньках. Мы сделали заказ, и я как раз успел закончить рассказ к моменту, когда нам принесли выпивку.

Сара некоторое время молча смотрела на меня, а потом спросила:

— А как у нас дела с капитаном Бонневилем?

— С ним пока небольшая заминка.

Она покачала головой.

— Если ты останешься с Френком Сайзом, с Бонневилем будет не просто заминка. Он вообще навсегда уйдет в сторону. Допустим, ты успешно покончишь с этим случаем, и тебя даже никто не убьет. Тогда Сайз наткнется на другую незаконченную историю, и опять подпишет на нее тебя. Вокруг не так уж много трупов, но ты будешь нырять в эти ямы дерьма еще и еще, все глубже и глубже… А однажды уже не отмоешься.

— Хм… А ты думаешь, что мне приятно нырять туда? В ямы с дерьмом, по твоему изящному выражению.

— Нет, тебе это не нравится, — сказала она. — Но тебя зачаровывают люди, которые в нем плавают. Ты от них без ума, потому что думаешь, что они не такие, как ты. Хотя они точно такие.

— По-твоему, я — как они?

По ее лицу скользнула легкая улыбка. Я безумно любил, когда она так улыбалась.

— Мы все такие, как они, Дик. Просто они оказались поставлены перед выбором, который нам никогда не выпадал. Собственно, вот поэтому-то большинство людей остаются честными. Беднягам просто не предоставляется шанс быть какими-нибудь еще.

— Да ты, никак, записалась в циники? — сказал я.

— Нет, у тебя научилась. Наблюдая за тобой. Скажи — когда ты работал в правительстве, тебе когда-нибудь предлагали взятки?

Я кивнул.

— Несколько раз. Не знаю, может больше, чем несколько. Никогда нельзя быть уверенным, что кто-то предлагает тебе взятку.

— Но ты их отвергал, правда?

— Никогда не взял ни одной. Хотя не сказал бы, что всегда их отвергал. Иногда просто прикидывался, что не понимаю, о чем речь.

— А почему ты их не брал?

Я глотнул своего мартини. Это, кажется, самое то. Лучше, чем скотч с яблочным соком.

— Почему я их не брал? Нравственная чистополотность. Глубоко оскорбленное чувство приличия. Плюс еще сильный страх, что поймают.

— И еще пунктик, — сказала она.

— Да? Что за "пунктик"?

— Еще одна причина.

— Пусть так. И какая же?

— У тебя не было настоящей, нестерпимой нужды в деньгах. Представь, что у тебя был бы ребенок, которому бы срочно нужна была операция на почке, стоимостью как твоя годовая зарплата? А ты бы уже был по уши в долгах? И тут кто-то говорит: «Эй, Лукас, как насчет того, чтобы поиметь шальные десять штук баксов — только за то, что ты кое на что закроешь глаза?» Что бы ты ответил, как ты думаешь? И помни: если скажешь нет, твой ребенок, вероятно, умрет.

Я одарил Сару ухмылкой.

— Вот что я в тебе люблю, Сара. Ты изобретаешь свои собственные правила.

— А ты попусту болтаешь.

— Ну ладно, в данных обстоятельствах я не знаю, как бы я поступил. Может быть, взял бы деньги. Может быть, нет. Но я знаю одно. Если бы я не взял их и ребенок умер, моя чистоплотность не принесла бы мне ни малейшего успокоения.

— Ну вот, о чем я и говорю, — сказала она. — Люди, которых можно втравить в коррупцию, всегда нуждаются в деньгах. В твоем случае это нужда в деньгах для спасения умирающего ребенка. А кому-то другому срочно нужна новая яхта. И кто скажет, чья потребность больше? Парня, который жаждет яхту, или твоя — в спасении жизни ребенка?