Росс Томас - Обмен времен «Холодной войны»

Таких кафе, вернее салунов, как «У Мака», в Нью-Йорке, Чикаго или Лос-Анджелесе можно насчитать тысячи две. В них царят полумрак и тишина, мебель не новая, но и не разваливающаяся, первоначальный цвет ковра указать уже сложно из-за сигаретного пепла и бессчетного количества пролитых бокалов, бармен настроен дружелюбно, обслуживает быстро и не обращает внимания, если вы пришли с чужой женой. Льда не экономит, спиртного тоже, но напитки стоят недешево. Выбор блюд небогат, обычно курица и бифштексы, но и первое, и второе вам приготовят по высшему разряду.

В Вашингтоне, чтобы найти салун «У Мака», достаточно пройти пару кварталов вверх по Коннектикут-авеню от Кей-стрит и повернуть налево. В зале стоит легкий запах копченой колбасы, а старший бармен говорит на безупречном английском и разъезжает по городу на «линкольн-континентале». Метрдотель принадлежит к старой школе и руководит подчиненными, будто те солдаты вермахта.

Владелец салуна, изрядно поседевший, с наметившимся брюшком, появляется в половине одиннадцатого, бывает и в одиннадцать, первым делом бросает взгляд на бар, и на его лице, как ему не раз говорили, появляется легкое разочарование, ибо человека, которого он хотел бы там увидеть, нет. Иногда в дождливые дни садится за стойку и пропускает пару стопок виски. Ленч он обычно проводит в компании блондинки, похожей на молодую Марлен Дитрих, которую всем представляет как свою жену. Но для семейной пары они слишком любят друг друга.

От других подобных заведений салун «У Мака» отличается разве что одной достопримечательностью: рядом с баром на специальном возвышении, выполненном в виде подноса, подпираемого тремя колоннами коринфского стиля, покоится здоровенный бесформенный кусок бетона, обычного серого бетона с рваными краями и торчащими из них кусками арматуры, словом, такого, какой встретишь на любой строительной свалке. Случайный посетитель равнодушно скользнет взглядом по этой странной конструкции и пожмет плечами. Завсегдатай, возможно, пояснит вам, что это не просто кусок бетона, а часть (пусть и весьма несущественная) известной в свое время Берлинской стены, и вы, удовлетворившись ответом, допьете что-нибудь вроде сухого мартини и выйдете вон, тут же забыв сказанное.

И лишь один человек из тысячи, возможно, попытается увязать воедино эти разрозненные детали: прожженный и залитый напитками ковер, ленивые и умиротворенные движения хозяина салуна, ничуть не вяжущиеся с его мимолетным, но достаточно внимательным взглядом, которым он одарит очередного входящего, тут же, впрочем, отвернувшись к блондинке, сидящей рядом с ним за столиком, кусок бетона на возвышении подле бара — и станет ясно, что о сочетании этих разрозненных деталей хозяин салуна может рассказать очень много занятного. Особенно для тех, кто вырос в мире, где уже, слава Богу, нет ни Берлинской стены, ни Восточной Германии, ни ее штази и полиции...

В самолет, вылетающий из Темпельхофа [1] в Кельн — Бонн, он поднялся последним. Да еще долго не мог найти билет, оказавшийся во внутреннем кармане пиджака. Он весь вспотел, лицо раскраснелось, а англичанка-стюардесса терпеливо ждала окончания поисков.

Наконец, бормоча извинения, он протянул ей билет, и стюардесса одарила его ослепительной улыбкой. Сиденье рядом со мной пустовало, и он направился ко мне, задевая пухлым «бриф-кейсом» локти пассажиров, сидевших вдоль прохода. На сиденье он буквально рухнул, невысокого роста, приземистый, пожалуй, даже толстый, в коричневом, ужасно сшитом костюме из толстой шерсти и темно-коричневой бесформенной шляпе, надвинутой на уши.

«Бриф-кейс» засунул между ног, застегнул ремень безопасности, шляпу не снял. Наклонившись вперед, уставился в окно. Как раз в этот момент тягач потянул самолет к началу взлетной полосы. При разгоне он так крепко сжимал подлокотники, что побелели костяшки пальцев. Когда же он понял, что пилот не впервые поднимает машину в воздух, откинулся на спинку сиденья, достал пачку сигарет, сунул одну в рот и прикурил от деревянной спички. Выпустил струю дыма и оценивающе взглянул на меня, как бы прикидывая, расположен ли сосед к светской беседе.

Я провел в Берлине три дня, уик-энд плюс пятница, потратил много денег и возвращался с больной головой. Останавливался я в отеле «Зоопарк», где смешивали точно такие же мартини, как и по всей Европе, за исключением разве что бара «У Гарри» в Венеции. Теперь меня мучило похмелье, и я надеялся подремать час или около того, пока самолет, взлетев в Берлине, не приземлится в Бонне.