Росс Томас - Если не сможешь быть умничкой

— От чего она умерла?

— Да от пьянства главным образом, надо полагать. Сказали, что пневмония, но, черт, они ж врут много.

— А Френк Мизелль так и не появлялся?

— Угу. Представляете, они с Гвен терлись друг с другом, наверно, лет двадцать. Начали через несколько лет после конца Второй Мировой — и разошлись семь или восемь лет назад. Черт, я думаю, что старина Френк Конни и вырастил — или уж никто. Он учил ее играть на пианино и выколачивал из нее дерьмо, когда она пропускала школу. Только строго между нами: мне кажется, он ее немного… того…

— Вы о Конни?

— Да. Он был дьявольски строг с ней.

— Я слышал, он вроде бы мужчин предпочитал…

Стейси посмотрел на меня с отвращением.

— А вы считаете это чем-то криминальным?

— По мне так нет.

— Ну, старина Френк вроде бы был голубой, хотя и с бабами у него тоже все получалось. Вы знаете, как раз по этому поводу они с Гвен никогда не ссорились. Он делал так, она — по-своему. Бывало, в воскресенье с утра они скандалили как бешеные, но никогда из-за того, кто кому что вставляет.

— А из-за чего они ссорились?

— Из-за Конни по большей части. По тому, что я слышал — якобы старина Френк о ней недостаточно заботится. Как я сказал, он, по-моему, обратил на нее особое внимание после того, как ей исполнилось двенадцать или тринадцать. Заставлял ее правильно одеваться, тыкал ей под нос книжки и деньги давал— достаточно, чтобы она не страдала от всяких колкостей и насмешек у нас в Голливуде. Повторю: по-моему, он ее и поставил на ноги, больше некому. Самой Гвен, смею уверить, до девчонки и дела не было.

— Вы думаете, что Френк на самом деле был ее отец?

Стейси пожал своими широкими плечами.

— Кто ж, черт возьми, может такое знать? Гвен перетрахалась со всей округой. Это мог бы быть Френк, а может, кто-то из еще более чем дюжины парней. Френк, конечно, рассказывал направо и налево, любому, кто желал слушать, будто бы он болел в детстве свинкой и от него потому забеременеть невозможно. Под него через это многие ложились, да только врал он, по-моему.

— Так вы не знаете — он, может быть, где-то здесь сейчас?

Здоровяк несколько раз отрицательно покачал головой.

— Не думаю, что он где-то в городе. На похоронах-то его не было. Играет, небось, на пианино где-нибудь во Фриско. Он же на самом деле оттуда родом.

— Скажите мне еще кое-что…

— Да, конечно. Что?

— Откуда вы знаете, что Конни в Вашингтоне?

Все еще охватывая себя руками, Стейси посмотрел вперед, на дверь, ведущую на улицу.

— Ну, это, знаете ли, забавная история.

— Почему бы нам не соорудить себе еще по стаканчику, прежде чем вы мне ее расскажете?

Стейси покосился на меня.

— Френк Сайз по-прежнему платит?

— По-прежнему.

Стейси приготовил нам обоим еще выпивки, попробовал свою и затем снова выпрямился за стойкой.

— Ну, как я сказал, история забавная. Хотя забавного в ней мало, скорее даже печальная.

— Угу, — сказал я, только чтоб продемонстрировать ему свою заинтересованность.

— Итак, недели за две до смерти Гвен зашла сюда старуха, совершенно кошмарная на вид. Время дня было примерно такое, как сейчас. Не слишком активное. Зашла — ну беда какая-то, а не баба. Жирная вся, космы торчат, губную помаду не умеет наносить — по всему лицу размазала, все щеки в ней! В общем, право слово, краше в гроб кладут. И тем не менее видится мне в ней что-то знакомое. Еще раз приглядываюсь… И кто ж, вы думаете, черт меня возьми, это был?

— Не знаю, — сказал я, не желая портить рассказ.

— Гвен собственной персоной! Но выглядит просто ужасно. Ну, черт побери, мы ж некогда были довольно хорошими приятелями, она никогда меня не подводила, я заказываю ей выпить — двойное виски, потому как видно, что ей только это и нужно. Она слегка просветлела после этого, но все еще выглядела — не дай бог. То есть по-настоящему плохо. Но мне-то уже больше ничего не оставалось делать. Мы поговорили немного о старых временах… А в конце она спрашивает — могу ли я, дескать, оказать ей небольшую услугу. Я вообразил, что она хочет поесть у меня на халяву, долларов на двадцать — ну и отвечаю, — да, мол, окажу, если смогу.

Стейси наклонил голову и слегка потряс ею, словно не в силах поверить.

— А ведь знаете, Гвен-то примерно моего возраста. Сорок семь, от силы сорок восемь. Я вот стараюсь держать себя в форме. Каждое утро около полудня пробегаю пару миль, дома немного работаю над собой. А Гвен я едва-едва смог узнать! То есть она выглядела почти что на все шестьдесят. И одета была в какое-то рванье, и сумку несла какую-то здоровую, хозяйственную — знаете, какие пожилые бабки таскают? Вот так и несла, и нескольких зубов не хватало. В общем, беда просто. Ну, я спрашиваю — Гвен, что я могу для тебя сделать? Так она лезет в эту свою сумку и достает посылку и письмо. Отдает это все мне и говорит: отправь по почте, если со мной что-то случится. Я спрашиваю «а что с тобой может случиться-то?», а она говорит — в случае моей смерти, тупица! Ну, черт, никто не любит говорить о смерти, так что я пошутил что-то и взял ей еще выпить, а потом она встала и собралась уходить. Но остановилась и говорит: «Знаешь что, Стейси?» Я говорю — что? А она говорит: «Знаешь, я не думаю, что была очень хорошим человеком». Тут она повернулась и вышла, и это был последний раз, когда я ее видел — за исключением похорон, но тогда я на самом деле ее не видел, потому что гроб не открывали.