Росс Томас - Если не сможешь быть умничкой

Она посмотрела мне в глаза. — Ни единого.

— А как у вас проходило общение с его дочерью — с Каролиной?

— Подругами мы не были, но общались. После того как она осознала, какие чувства мы с сенатором испытываем друг к другу, она, как я думаю, даже попыталась полюбить меня. Но не уверена, что она очень преуспела в этом. Хотя старалась. Она была очень взрослая для своего возраста.

— А какие чувства вы с сенатором испытываете в отношении друг друга?

— Полно, мистер Лукас! Вам не кажется, что вы задаете весьма нелепый вопрос?

— Возможно, — сказал я. — Но тем не менее вопрос остается.

Она смотрела мимо меня, над моим плечом. Слабая улыбка играла на ее лице.

— Ну хорошо, — сказала она. — Я отвечу. Мы любим друг друга. Мы любим друг друга глубоко и всей душой.

— Это так, — сказал мужской голос за моей спиной. — Мы любим.

Я обернулся. Там стоял сенатор Эймс, который, казалось, постарел лет на десять с тех пор, как я видел его три дня назад.

Мне также показалось, что двигался он чуть замедленно, а стоял не вполне прямо. Вроде бы и морщин на его лице прибавилось — или это я уже фантазировал? Но уж точно не фантазией были проступившие у него под глазами темные круги, из-за чего создавалось впечатление, будто глаза смотрят откуда-то из глубины черепа. И если раньше они едва мерцали, то теперь горели. Или казались такими.

— Дорогой, это мистер Лукас, — сказала Конни Мизелль.

— Вы ведь от Френка Сайза?

— Да, — ответил я.

Он протянул мне руку, и я ее пожал. Не думаю, он действительно хотел это сделать. Просто сила привычки. Это было рукопожатие политика, и оно ровным счетом ничего не означало.

— Садись сюда, со мной, — сказала Мизелль, похлопав по месту на диванчике возле себя.

Эймс кивнул и сел — осторожно, так, как садятся старики, — словно боясь, что сиденье подломится под ними.

— А мы как раз говорим о бедняжке Глории, — сказала она.

Я уловил как будто какой-то блик, трепетанье в глазах Эймса. Интерес, наверно. Или даже боль. Но, что бы то ни было, оно быстро угасло…

— С ней все в порядке? — спросил он. — На похоронах она… э-э…

— Она опять пьет, — вставила Мизелль. — Во всяком случае, мистер Лукас так говорит. Он был у нее вчера.

Эймс обернулся к ней и проговорил неуверенным и просительным тоном:

— А не могли бы мы как-то помочь, что-то сделать для нее? Я не вполне понимаю, что тут можно сделать, но…

— Я позабочусь о ней, — сказала она, снова похлопав его по руке.

Он кивнул.

— Да. Сделай для нее что-нибудь, если сможешь.

— Мистер Лукас хочет задать несколько вопросов, — сказала она. — Он большой мастер этого дела.

— Вы и вправду большой мастер задавать вопросы, мистер Лукас? — спросил он.

— Это моя работа.

— А я думал, что уже ответил на все, которые только можно вообразить. По-моему, ничего нового уже и придумать нельзя.

— Перед смертью, сенатор, ваша дочь позвонила мне. Она сообщила, что имеет сведения, которые могли бы… э-э… реабилитировать ваше имя. Может быть, у вас есть представление о том, какого рода сведения она имела в виду?

— Реабилитировать меня? — спросил он. — Я не думаю, что нуждаюсь в какой бы то ни было реабилитации. А что, разве против меня было выдвинуто какое-то официальное обвинение? — он посмотрел на Конни Мизелль. — В самом деле? — спросил он опять.

— Ну конечно нет, дорогой.

— Вы сложили с себя полномочия сенатора, — сказал я. — Ушли из-за того, что обычно называют пятном грязи. Некоторые говорили, что вы взяли взятку в 50 тысяч долларов. Вы утверждали, что не брали. Если вы не брали — это новость, и Френк Сайз это тотчас опубликует.

— Странно, — сказал он. — В первый раз была новость, что я якобы взял взятку. Никто и никогда этого не доказал. Этого не было. Но это не играет роли. Новость сожрала сама себя. Теперь вы говорите, что будет новостью, если я не брал взятку. Порой ваша профессия кажется мне какой-то непостижимой, мистер Лукас.

— И мне тоже. Так вы брали взятку?

— Нет.

— А как же две тысячи долларов, которые были перечислены на ваш счет?

— Я занял деньги у полковника Баггера. Это была глупейшая ошибка с моей стороны.

— Почему вы заняли деньги?

— Я нечаянно оставил мой бумажник и авиабилет дома в Мериленде. Мне надо было тем вечером выступать в Лос-Анджелесе. Была суббота, банки закрыты. Я и одолжил две тысячи на билет и непредвиденные расходы.

— Но вы же отменили поездку?

— Да. В самый последний момент. Я должен был выступать на ежегодном съезде профсоюза, а у них начались какие-то внутренние стычки, и один из их представителей позвонил и посоветовал не приезжать. Делегаты были не в том настроении, чтобы слушать речи.