Сью Графтон - «К» – значит кара

Во мне сидело какое-то странное внутреннее сопротивление тем поискам, которые я собиралась предпринять, и ум мой был поглощен борьбой с этим сопротивлением. У стойки стояли несколько человек, и я даже подумала, а не отложить ли мне выполнение этой малоприятной задачи на другой день. Но тут появился еще один служащий отдела, высокий и худощавый мужчина в слаксах, красивой рубашке с короткими рукавами и в очках, одна из линз которых была темной.

– Вам помочь? – спросил он.

– Я бы хотела посмотреть брачное свидетельство, выданное в ноябре тридцать пятого года.

– На имя?

– Милхоун, Теренс Рэндалл. А ее имя вам нужно?

– Нет, этого достаточно.

Мужчина записал имя на листке бумаги. Потом пододвинул мне бланк, и я заполнила его, заверив округ, что цели моего запроса самые безобидные. С моей точки зрения, это лишь глупая формальность, потому что данные о рождениях, смертях, браках и собственности по закону открыты для всех. Для архивирования в отделе использовалась система "саундэкс" – довольно занятный процесс, при котором все гласные в фамилии опускаются, а каждой из согласных присваивается определенное числовое обозначение. Сотрудник отдела помог мне перевести фамилию Милхоун в ее соответствующий эквивалент по "саундэксу", после чего отослал меня в обычный старый каталог, где я отыскала карточку на своих родителей, на которой были указаны дата их бракосочетания, номер архивного дела и номер страницы, на которой была сделана регистрационная запись. С этой информацией я вернулась назад к стойке, и служащий позвонил по телефону кому-то, кто скрывался в затянутом паутиной чреве здания и в чью обязанность входило вызывать, как духов, нужные материалы, уже переведенные на кассеты.

Потом служащий усадил меня за аппарат для просмотра микрофильмов и быстро пробормотал целый набор инструкций, из которых половину я даже не разобрала. Впрочем, особого значения это не имело, потому что он сам включил аппарат и вставил в него кассету, попутно объясняя мне, как и что надо делать. Наконец он оставил меня в одиночестве, и я принялась ускоренно просматривать пленку в поисках нужного мне документа. И вдруг я их обнаружила – имена и необходимые личные данные, внесенные в книгу почти пятьдесят лет тому назад. Теренс Рэндалл Милхоун из города Санта-Тереза, штат Калифорния, и Рита Синтия Кинси из города Ломпок, штат Калифорния, вступили в брак восемнадцатого ноября 1935 года. Ему было тогда тридцать три года. В графе "род занятий" он написал "почтальон". Его отца звали Квеллен Милхоун, а девичья фамилия его матери была Дэйс. Рите Кинси в момент бракосочетания было восемнадцать лет, род занятий она не указала, родители – Бэртон Кинси и Корнелия Стрэйт Ла-Гранд. Брак был зарегистрировал судьей апелляционного суда округа Пердидо Стоуном, церемония состоялась в городе Санта-Тереза, в четыре часа дня. За свидетельницу расписалась Вирджиния Кинси, моя тетя Джин. Так значит, они втроем и стояли тогда перед судьей, не зная, что через двадцать лет мужа и жены не станет. Насколько я знала, не сохранилось ни свадебных снимков, ни каких-либо памятных вещей или безделушек. Я видела лишь одну или две их фотографии, сделанные уже в последующие годы. Где-то у меня дома лежала небольшая пачка моих собственных фото, сделанных в раннем детстве и в первые школьные годы, но не было ни одной фотографии моих родителей, а также дедушек и бабушек. Только сейчас я вдруг осознала, в каком же информационном вакууме прожила жизнь. У других были семейные предания, смешные и грустные истории, альбомы с фотографиями, старые письма, переходящие из поколения в поколение вещи – все то, в чем выражаются традиции семьи. У меня же не было ничего. Мысль о том, что в Ломпоке до сих пор живет семья Бэртона Кинси, родных моей матери, вызывала у меня противоречивые чувства. А где же родственники моего отца? Я вообще никогда не слышала, чтобы в нашем доме вспоминали семейство Милхоунов.

Я вдруг словно в одно мгновение увидела прожитые годы с другой точки зрения. Я давно привыкла находить странное удовольствие в отсутствии у меня родственников. Даже чувствовала в этом смысле свое превосходство над другими. Конечно, я не говорила об этом вслух, но теперь поняла, что превратила это обстоятельство в нечто вроде пьедестала для самой себя. Уж Я-то не была обычным продуктом семейства, принадлежащего к среднему классу. Я-то не имела никакого отношения ни к каким причудливым семейным драмам: распрям, ссорам, связям, о которых не говорят, к тайным соглашениям и мелочному тиранству. Конечно, не явилась и участницей чего-то доброго, хорошего. Ну и что с того? Я была не такая, как другие. Особенная. В лучшем случае я человек, создавший себя сам, в худшем – злополучный результат своеобразных представлений моей тетушки о том, как надо воспитывать маленьких девочек. Но и в том, и в другом случае я могла считать себя аутсайдером, абсолютно одиноким человеком, что меня прекрасно устраивало. А теперь приходится думать о том, что может значить для меня эта неизвестная семья... кто на кого предъявит права – я на них или они на меня.