Сью Графтон - «К» – значит кара

Дана тем временем продолжала разглагольствовать, обвиняя меня Бог знает в каких прегрешениях. К счастью, мысленно я уже нажала на пульте управления собой кнопку выключения звука и теперь как будто видела одно только немое изображение. Конечно, какая-то частичка меня продолжала вслушиваться, но я не позволяла словам задевать себя, проникать глубоко в сознание. Однако желание выплеснуть кофе Дане в лицо все равно становилось все сильнее. В детском саду я была кусакой, и этот импульс остался во мне на всю жизнь. Когда я работала в полиции, мне пришлось однажды арестовывать женщину, плеснувшую что-то в лицо другой. Согласно статье двести сорок второй уголовного кодекса штата Калифорния, подобный поступок расценивается как нападение и оскорбление действием: "Оскорбление действием есть намеренное и противозаконное применение силы по отношению к другому лицу". Оскорбление действием предполагает, что имело место также и нападение, поэтому всякий раз, когда выдвигается обвинение в оскорблении действием, оно сопровождается также и обвинением в нападении. "Величина силы или насилия, используемых в процессе оскорбления действием, не обязательно должны быть значительными, причинять боль или телесные повреждения или же оставлять какие-либо следы", напомнила я себе. Разве что следы на ее костюме, добавила я, подумав. Оскорбление действием кофе.

У себя за спиной я услышала чьи-то приближающиеся шаги. Бросив взгляд через плечо, я увидела Тиллера, старшего помощника шерифа, который нес папку с каким-то делом. Он слегка кивнул мне и исчез за дверью.

– Тиллер, извините, можно вас на минутку?

Его голова высунулась в коридор.

– Вы меня звали?

– Простите, что вынуждена вас прервать, но мне нужно кое-что с ним обсудить, – обратилась я к Дане и вошла вслед за Тиллером в служебное помещение.

Взгляд, который Дана Джаффе бросила мне вслед, ясно говорил, что все выслушанное мною было лишь только самым началом.

Тиллер поднял голову от ящика, в которым засовывал папку, и вопросительно посмотрел на меня.

– Что за спектакль?

Я поднесла палец к губам и прикрыла за собой дверь. Потом указала ему глазами вглубь помещения. Он посмотрел в ту сторону, задвинул ящик и кивком головы дал понять, чтобы я шла за ним. Мы пересекли большую комнату с множеством столов и вошли в другую, меньших размеров, которая, как я поняла, служила его кабинетом. Тиллер закрыл за нами вторую дверь и жестом предложил мне садиться. Я выбросила пустой стакан из-под кофе в корзину для бумаг и с облегчением опустилась на стул.

– Спасибо. Выручили. А то я не знала, как от нее избавиться. Ей, видимо, нужно было на ком-то разрядиться, тут я и подвернулась.

– Всегда рад помочь. Хотите еще кофе? У нас тут свой, свежесваренный. А тот, что пили вы, из автомата.

– Спасибо, но я уже столько его сегодня выпила, больше душа не принимает. А то засну. Как у вас дела?

– Отлично. Я только заступил, дежурю сегодня в ночную смену. Насколько я слышал, вам удалось водворить этого парня назад в кутузку. – Тиллер уселся и откинулся на спинку, вращающееся кресло заскрипело под его тяжестью.

– Это оказалось не так уж трудно. Я прикинула, что Венделл должен был укрывать его где-нибудь неподалеку, и стала вычислять, чтобы это могло быть за место. А потом занялась проверкой. Скучно, но нетрудно. А что у вас тут нового? Разобрались, каким образом ему удалось оказаться на свободе?

– Разбираются. – Тиллер пожал плечами, чувствовалось, что ему как-то не очень уютно. Он поспешно сменил тему разговора, явно не желая обсуждать подробности внутреннего служебного расследования. Кабинет освещали резкие люминесцентные лампы и я обратила внимание, что его песочного цвета волосы и усы уже тронула седина, а вокруг глаз пролегли морщины. То мальчишеское, что еще оставалось в чертах его лица, начинало расплываться и исчезать, уступая место складкам и морщинам. Наверное, Тиллер был примерно того же возраста, что и Венделл, только он не делал себе омолаживающей пластической операции. Бросив случайный взгляд на его руки, я вдруг заметила кое-что интересное, и в голове у меня мгновенно возникла масса вопросов.

– Ой, что это?

Он перехватил мой взгляд и протянул руку поближе.

– Это? Перстень моей школы.

Я подалась вперед и присмотрелась.

– Коттонвудская академия, да?

– А вы ее знаете? Большинство людей о ней даже не слышали. Она давно закрылась, уже и не помню, сколько лет тому назад. В наше время чисто мужских школ почти не осталось. Их теперь считают чем-то вроде одного из проявлений сексуальной дискриминации. Быть может, и правильно. Я заканчивал в самом последнем выпуске. Нас было только шестнадцать человек. А после этого все, капут, – проговорил Тиллер, улыбнувшись с гордостью и теплотой при этом воспоминании. – А вы откуда о ней знаете? Хороший у вас глаз. Школьные перстни почти все одинаковы.