Фруде Грюттен - Плывущий медведь

Я оделся и поднялся к соседу. На мои звонки никто не ответил. Ударом я открыл дверь и крикнул. Ответа не было. Я прошел в комнату и крикнул снова. Мне вовсе не хотелось нарваться на кулаки Аска. А это было очень даже вероятно.

Пол был залит водой. Вокруг плавали газеты, тряпки, огрызки пиццы, бутылки и блокноты. Письменный стол искорежен, в ящиках — пусто. В ванной открыта вода. Я закрыл краны и вернулся в гостиную.

Я стоял и смотрел на разбросанные по полу фотографии. Сотни. И на всех — девушки. Блондинки. Брюнетки. Негритянки. Тайки. Все улыбаются и пытаются профессионально позировать. Некоторые портреты — из фотоавтоматов. Некоторые — студийные. Некоторые девушки слишком откровенно показывают грудь и ляжки. Другие выглядят целомудренно и серьезно.

Я подхватил фотографию чрезмерно накрахмаленной барышни. Представил, как она, стоя у зеркала, пытается навести красоту перед фотографированием. На обороте фотографии от руки было написано по-английски: «Я знаю, ты — лучше всех. Свет в окошке. Как звездочка».

Кто-то кашлянул. Я прошлепал в спальню. Аск сидел на постели и курил. Когда я вошел, он посмотрел на меня, но взгляд у него был такой, будто все происходящее его не касается.

— Что случилось? — спросил я.

Аск не ответил. Я решил, что он убил Мумуки. Он ее убил, и сейчас ее труп лежит где-то в доме.

— Она мертва? — спросил я.

— Да, мертва.

— Где она?

— Не знаю. Она просто умерла.

— Что ты имеешь в виду?

— Она умерла. Она меня бросила.

— Так она умерла или тебя бросила?

— Она умерла. Она меня бросила.

— Где она?

— Ночью собрала вещи и уехала в город.

— Так она не умерла?

— Она меня бросила.

Мне сразу стало легче. Наверное, они поссорились, и она решила от него уйти. Он впал в бешенство, а она собрала вещи и уехала. Я был этому рад. Надеялся, что ей не придется возвращаться. Я пошел в гостиную, но Аск окрикнул меня.

— Тоже бросаешь меня? — спросил он.

— У тебя есть идеи получше?

— Я хочу, чтобы она вернулась, — сказал Аск.

— Сейчас поздно об этом думать, — ответил я.

— Не знаю, что и сделать, чтобы она вернулась, — сказал Аск.

— Лучше найди себе черненькую, — посоветовал я.

— Знаешь, — сказал Аск, — я-то думал, что это я ее брошу. Думал, что и без нее проживу.

Я ничего не ответил. Он сам был во всем виноват. Но мне почему-то стало его жалко. Я смотрел, как он сидит, одной огромной ручищей вцепившись в волосы, а другой комкая окурок.

Я вернулся в гостиную. Позвонил в пожарную охрану и страховую компанию. Телевизор был включен. Четыре пары соревновались за право сыграть великолепную свадьбу в Лас-Вегасе. Им нужно было найти кольцо в многоэтажном торте. Я был здесь на свадьбе Аска и Мумуки. Не знаю, с какой стати они пригласили меня, но надо же было кого-то пригласить. До того как они напились, в гостиной было совершенно тихо.

Вернувшись к себе, я собрал чемодан и сел в машину. Только сейчас я заметил, как греет солнце. Сначала я хотел поехать в Йолло, к родителям, но передумал. Если об Ирен в газетах еще и не написали, то напишут уже скоро. Как только официально заявят о ее пропаже. Я опустил боковое стекло и закурил. В зеркале заднего вида пропал мой дом. Я подумал, что этот дом уже и не мой. Это дом, в котором идет дождь.

По дороге к Одде я включил местное радио. Председатель коммуны давал интервью. В Эйде собирались открыть новый парк для катания на роликах. Председатель говорил, что сейчас происходит много положительных событий для Одды. Проезжая мимо китайского ресторана, я заметил Мумуки. На ней было красное кимоно. Она улыбалась.

Я заглянул в офис — посмотреть электронную почту и Интернет. Про Ирен новостей не было. Сербов отпустили. Ни слова не было сказано ни о причинах, ни о других подозреваемых. Значит, просто не хотят об этом говорить. Вот если бы обвиняли сербов — тут уж разговорам конца бы не было.

Когда в отеле «Хардангер» я попросил дежурного администратора предоставить мне номер, она очень удивилась:

— Решил бросить дом, Роберт?

— Не доверяйте лету, — ответил я.

Она рассмеялась и сказала, что мой номер — 409.

Я взял со стойки пару газетенок и доехал на лифте до четвертого. В номере пахло пылью. Обои выцвели, на стенах висели пейзажи старой Одды. Я задернул занавески и бросил газеты на журнальный столик не читая. В полумраке сел на кровать. Лифт с равными промежутками времени ездил вверх и вниз. В остальном — тишина.

На спуске всегда тишина. Обычно люди притворяются друзьями. Когда идешь на подъем или из тебя можно что-нибудь выкачать, тебя засыпают звонками. Сейчас я жил в той же гостинице, что и остальные журналисты. Может, кто-то из них сейчас в соседнем номере. Но сегодня никто из них не звонил. На спуске всегда тишина.