Фруде Грюттен - Плывущий медведь

Дом гудел как улей. Голова трещала. Какая-то парочка в обнимку сидела на диване. Через двери напротив я видел сад и танцующие пары. У бассейна играл небольшой оркестр — я узнал местный блюз-банд. Только джинсы они сменили на смокинги.

На верхних ступеньках лестницы с бокалом в руке стоял Самсон Нильсен. Люди вокруг него смеялись. Я пересек гостиную и направился к лестнице. Никто не пытался меня остановить — наверное, я превратился в человека-невидимку. Когда я снова стал видимым, Самсон Нильсен поднял руку.

— Не делай глупостей, — сказал он.

Я ничего не сказал. Самсон Нильсен казался спокойным. Он думал, что держит ситуацию под контролем. И это меня раздражало.

Он кивнул на одну из дверей:

— Может, зайдем в комнату, чтобы не мешать остальным?

— Думаю, они будут не против.

Самсон Нильсен небрежным жестом передал бокал какой-то женщине в синем платье. Его волосы были зачесаны назад, и я подумал, что он лысеет. Сейчас он выглядел неплохо, но уже намечались залысины, которые через несколько лет так или иначе должны были превратиться в плешь.

— В чем дело? — спросил Самсон Нильсен.

— Сам знаешь.

— Нет, признаюсь, я не в курсе.

Я на секунду обернулся. С Брюсовой виллы открывался отличный вид на Одду. На фьорд и огни города. В саду все играл оркестр. Мне показалось, что я увидел председателя коммуны, танцующего с какой-то блондинкой. Люди в гостиной болтали и смеялись. И это меня раздражало. Разве меня здесь нет? Разве у меня в руке нет винтовки?

Я снова повернулся к Самсону Нильсену:

— Черт возьми, не знаю даже, что с тобой сделать.

— Вот как?

— У тебя есть предложения? — спросил я.

— О чем ты думаешь, Белл?

— Думаю, как тебя наказать. Побольнее.

— И все-таки я не понимаю, в чем дело.

— Он не умел плавать, — сказал я. — Черт возьми, он не умел плавать.

— О ком ты?

— Ты столкнул его с моста?

— Никого я не сталкивал.

— Ты столкнул его?

Самсон Нильсен покачал головой.

Ствол винтовки уперся ему в живот. Он вздрогнул, а потом наградил меня презрительным взглядом. Я сделал шаг назад. Мне хотелось застрелить его, но я чувствовал, что ненависть моя слишком слаба и беспомощна.

Я сказал:

— Думаешь, тебе это сойдет с рук?

Внезапно я сам усомнился… Да, это могло сойти ему с рук. Если «Рональдо» умрет, свидетелей убийства не останется. Полиция должна связать оба случая угона с убийством и, возможно, уже сделала это. А может, и нет, подумал я, может, полиция просто не захочет этого понять. Того, что понял я.

Самсон Нильсен спросил разрешения закурить. Я промолчал. Он закурил и посмотрел на меня:

— Ты говоришь о маленьком мальчике?

Я молчал.

— Тебе он нравится? — спросил Нильсен.

Я ударил его по лицу. Со всей силы. Мой кулак с противным звуком врезался в его нос. Сигарета выпала у него изо рта, голова запрокинулась. Он упал и ударился головой о стену.

Белую парадную сорочку заливала кровь. Моя правая рука болела. Левую холодил металл винтовки. Никто вокруг меня не двигался.

Я стоял и думал, что вот и финал. И упал здесь не Самсон Нильсен, а я. Упал в глазах сограждан.

— Не знаю, что я должен с тобою сделать, — сказал я ему. — Черт возьми, я не знаю, что делать с людьми вроде тебя.

Я спустился по лестнице. Гости пропускали меня и провожали взглядами. Снаружи рассветало. Над горой дрожало зарево, как будто небо было залито светящимся туманом. Пели птицы, шумела Опо.

С моста я зашвырнул винтовку во фьорд. Она булькнула и исчезла. Я поискал глазами маму-утку, но не нашел. Только чайки кружили над пристанью и над водой. У самой толстой в клюве был зеленый пакет из «Кооп-Меги». Пакет выпал, и несколько чаек начали драться за рассыпавшееся содержимое.

Приехав домой в Тукхейм, я начал прослушивать автоответчик. С верхнего этажа слышался грохот, шум и стук. Сломался стул, что-то бросили в стену. Аск бесновался. Надо было что-то делать. Надо было подняться к ним, а я стоял и курил у окна, пока шум не затих. Я ждал, пока за мною приедет полиция. А полиция все не приезжала.

Потом я лег спать. Мне снилось, что наша ПВ перевернулась. Повсюду были кровь и стекло. Отец лежал посреди шоссе, покрытый простыней. Ровный поток машин отрезал меня от него. Меня обдавало воздушной волной, идущей от них, и я видел, как ботинки отца торчат из-под простыни. И левая рука — тоже. В ней он еще сжимал руль.

Когда я проснулся, шел дождь. Наконец-то дождь. Капли падали мне на лоб и на грудь. Я сел на кровать и вдруг понял, что одеяло влажное. Дождь шел через крышу.