Вячеслав Сухнев - В Москве полночь

Федосеев откровенно — и на парламентских слушаньях, и в газетных интервью — высказывался, что «сувереннобесие» есть болезненное поветрие, вроде кори. Переболеют, мол, младшие братья этой корью, надоест им махать возрожденными национальными флажками, оголодают — и потянутся вновь под крышу старшего брата, в общий дом… Потому, значит, надо сохранять старую структуру армии — вплоть до бывших военных округов. Пусть штабы этих округов и располагаются сейчас далеко от места будущей дислокации. Придет время — вернемся. И в Тбилиси, и в Ташкент.

Однако ветхозаветного оптимизма генерала Федосеева в Управлении не разделяли. Слишком далеко ушли младшие братья по дорогам суверенитета. И никогда они в прежнем качестве не вернутся в общий дом, хоть трижды воскреси Союз. Факт остается фактом: у России больше нет буферных республик. Она в очень короткий срок оказалась в кольце зарубежья.

Поэтому в Управлении стремительно сворачивали операции в Африке, Латинской Америке и на Ближнем Востоке. Пришла пора создавать агентуру, опорные точки, системы явок в непосредственной близости от России, буквально на территории вчерашнего Советского Союза. Задача эта облегчалась тем, что еще не все связи с бывшими братьями по лагерю были разорваны. Да и в самих республиках хватало людей, в том числе, во властных структурах, которые почти не верили в успех независимого развития собственных стран. Эти люди слишком долго служили Союзу, слишком много потеряли, оказавшись без этой службы… И еще они гораздо лучше рядовых сограждан сознавали силу имперских традиций.

С помощью этих людей — бывших партийных и государственных чиновников разного уровня — плелась сеть. Не будет Союза, но останется сфера имперских, то бишь, державных интересов. Эту сферу надо надежно контролировать. Американцы в свое время не потерпели ущемления собственных интересов ни в Гренаде, ни в Никарагуа…

Вот этого внутреннего закона сцепления разных стран и режимов, имперского закона, не хотел видеть за внешней оболочкой — единый флаг, единые границы и т. д. — генерал Федосеев, старая перечница. Именно такие парламентские «несгибаемые» и вредили делу империи, державы больше, чем кучка тщеславных президентов бывших союзных окраин.

Все равно подам рапорт, подумал Седлецкий, засыпая.

Дом Рахмата на тихой улице старого Ташкента, неподалеку от арыка Калькауз, был опорной точкой. Почти двадцать лет Рахмат возглавлял одну из резидентур в Пакистане, прикрываясь положением хозяина небольшой посреднической фирмы. Когда Советы ушли из Афганистана, исламабадского коммерсанта отозвали на родину. Он купил дом в Ташкенте и стал, по легенде для соседей, паспортного стола и собеса, ушедшим на покой мелким чиновником внешнеторговой организации. Жену, мол, схоронил на чужбине, детей Аллах не дал. Соседи искренне жалели бобыля, ибо одиночество в старости считается на Востоке немалой бедой.

Понятно, почему так радовался Рахматжан-ака, когда у него изредка появлялись племянники из глубинки. Рослые, ладные, бритоголовые, в черных квадратных тельпеках, расшитых белым шелком, в неброских темных костюмах… Настоящие провинциалы, почтительные к старшим и уважительные к равным по возрасту. Юсуп работал экспедитором строительного управления, расположенного в Шерабадской степи, неподалеку от афганской границы. А Назар был экономистом совхоза, затерянного в зеравшанских горах.

В тот вечер любой из любопытных соседей мог бы видеть такси, на котором прибыли к дядюшке оба достойных племянника. Очень скромными, вообще-то, оказались родственники у старика, если учесть, что Юсуп закончил строительный институт, а Назар — экономический факультет МГУ. Еще больше удивились бы соседи, узнав, что племянники Рахмата — не узбеки. Юсуп был уфимским татарином, а Назар — марийцем из Ижевска. Ему труднее когда-то давался узбекский язык. Оба в студенчестве увлекались восточными единоборствами, плаваньем, стрельбой, что и предопределило их судьбу при «отлове» на военных кафедрах.

Племянники, приехавшие на такси, с почтением встретили за столом еще одного родственника. Сабир Мардонов, он же Тевосян, он же Акопов, как старший в группе, многое знал о новых двоюродных братьях. А свежеиспеченные родственники знали о нем лишь то, что соответствовало легенде.

Однако мало ли что гласит легенда… И мало ли разных легенд было у Акопова! На самом деле он родился под другой фамилией в семье армянина и таджички, в городе Оше. С детства хорошо знал киргизский и узбекский — язык соседей и товарищей по играм. Хуже, как ни странно, таджикский и армянский, потому что в доме, в основном, говорили по-русски. Закончил институт Азии и Африки, собрался в аспирантуру, но тоже был «отловлен» Управлением. В свои сорок лет успел поработать в Ливане, Израиле, Объединенных Арабских Эмиратах, не раз ходил с диверсионными группами по югу Афганистана. Те, кому положено, знали Акопова как дерзкого, хладнокровного, с большими лингвистическими и актерскими способностями исполнителя самых рискованных операций.