Вячеслав Сухнев - В Москве полночь

— Колодцы охраняются?

— Ни к чему — постоянные очереди.

— Какое здесь отношение к дивизии Лопатина?

— К нашей дивизии? По-разному относятся. Одни требуют разоружить и отправить в Россию. Другие предлагают склонить Лопатина на службу республике.

— У тебя остались контакты в горах, Мирзоев?

— Конечно.

— Тогда подбрось дезу: в дивизию Лопатина поступило новое вооружение. Мол… следствие визита московских гостей. Все равно о нашем прибытии уже известно. Кроме того, хочу встретиться с партизанами.

— Зачем? — удивился невидимый собеседник.

— Не твое дело, — жестко сказал Седлецкий. — Итак, подбрось дезу. Пусть нападут на Лопатина. Второе — сведи с партизанами. Завтра, кстати, мы выезжаем к вам в дивизию…

— Постараюсь, — вздохнул информатор.

— Стараться на девке будешь, Турсун. Работай!

Седлецкий возвратился во флигель, подмигнул дневальному и с чистой совестью забрался в постель. Только начал засыпать — пришел Федосеев. Растрепанный, в бриджах с широкими подтяжками и вислой майке.

— Выпить нема, Алексей Дмитриевич? — спросил с порога.

Седлецкий потянул из-под кровати дорожную сумку, достал плоскую стекляшку с армянским коньяком.

— Я один не могу, — объявил генерал.

Пришлось выбираться из угретого гнездышка, шарить в ободранной тумбочке. Стакан нашелся. Генерал посмаковал коньяк, кивнул на сумку:

— Зачем вам эта штуковина? Ну, пистолет…

— Стрелять из него буду, если понадобится, — пожал плечами Седлецкий. — Мы, как-никак, в зоне интенсивных боевых действий…

— Можно посмотреть? — спросил Федосеев.

Что ты будешь с ним делать, с таким любопытным… Генерал повертел ПМ, подергал предохранитель и небрежно бросил оружие на кровать.

— А вот это лучше…

И вытянул из-за пояса, из-под майки на необъятном пузе, древний «вальтер» с белесым от потертостей стволом.

— С пятидесяти метров — всю обойму в десятку кладу, как в копеечку! — похвастался. — Ну, не всю… Однако кучно. А себе, Алексей Дмитриевич, почему не наливаете?

Седлецкий и себе плеснул, приподнял стакан:

— За что пьем, Роман Ильич?

— За то, чтобы ноги отсюда унести, — серьезно сказал Федосеев. — Не возражаете против такого тоста?

— Не возражаю…

— Вам сколько лет? — спросил генерал.

— Ровесник Победы…

— А уже давно профессор. Завидую… Я вот академию бегом кончал. Диссертацию по какой теме защищали?

— По изафетной конструкции языка дари. Иначе его называют фарси-кабули. Если это что-то вам говорит.

— Тонко, тонко, — пробормотал Федосеев. — А к нам почему пошли?

— Потому и пошел, что ни в одной другой конторе мои знания не понадобились.

— А что, Алексей Дмитриевич, — прищурился генерал, — в здешних краях тоже говорят на этом… фарси-мерси?

— Да ладно вам, Роман Ильич, — усмехнулся Седлецкий. — Не ходите вокруг да около. Вы же не просто так заявились в час ночи — о филологии покалякать…

— Меня ваши проблемы не касаются, — сказал генерал. — Хочу лишь предупредить: я в ваши шпионские игры не играю. Вот и все.

— А с чего вы взяли, что я тут играю в шпионские игры? Сами знаете, я здесь от комиссии по гуманитарному сотрудничеству.

Федосеев налил себе, выпил и сказал:

— Не вешайте лапшу на уши, профессор. Я кожей чувствую, что затевается некая пакость. Еще в Москве это понял, когда узнал, что вы едете с подачи Соломина. Где Соломин — там и пакость. Это по его приказу под Андарабадом кишлак сожгли. И все очень ловко свалили на душманов. Итальянцев с французами возили — фотографировать зверства моджахедов. Как же — независимая пресса! И эта пресса потом не возникла, когда базу Мавлюд Шаха ковром бомбили, напалмом и дустом посыпали. Вы не работали под Андарбадом, профессор?

— Справьтесь в личном деле, — холодно сказал Седлецкий. — И вообще. Роман Ильич, буду вынужден подать рапорт по приезду в Москву.

— Х-ха! — отмахнулся Федосеев. — Напугал ежа голой задницей… Не думайте, что я из ума выжил, старая перечница… Я просто сучьих методов не люблю! Даже воевать надо так, чтобы тебя потом не презирали. Понял, нет? Ну, бывайте здоровы.

Он ушел, а Седлецкий еще долго бесцельно глядел в темноту. Действительно, старая перечница… Не спалось, несмотря на «ночной колпачок» коньяка. Он размышлял о Федосееве.

Генерал никогда не скрывал, что по убеждениям он — активный «союзник». Так называли в Управлении сторонников возрождения Советского Союза. Однако генерал Федосеев был не только одним из высших чинов в министерстве обороны, но и членом парламентского комитета по военной реформе. А уж в этом качестве он упрямо, как бульдозер, пробивал идеи армейского строительства, идеи, почерпнутые из старого великодержавного сундука.