— Вы нарисовали их здесь, с натуры?
Салли сняла с полки, висевшей над плитой, две белые кружки.
— Это местные пейзажи. Я рисую гораздо больше, чем продаю.
Я стал разглядывать картины. Они были написаны грубыми нетвердыми мазками, без перспективы, как будто рисовал ребенок лет шести. И краски были яркие, какие предпочитают дети, когда они еще настолько наивны, что верят, будто синее — это синее, а розовое — розовое. На одной картине птица с радужным оперением пролетала над радугой в голубом небе. На другой духи индейцев парили над песчаными холмами.
— Мне нравится, — сказал я. — Как будто рисовал ребенок.
— Так оно и есть. Мне понадобилось много времени, чтобы научиться писать так просто. Можете купить одну из этих картин — она стоит дешевле, чем ваши дурацкие сапоги.
— Если бы у меня еще было, где ее повесить. Мне нравится вон та райская птица.
— Это птица Феникс, которая прожила пять тысяч лет, сгорела в огне, но возродилась из пепла. В Лондоне картина, наверное, не смотрелась бы. Мои краски не выдерживают перемены мест, они слишком яркие. Только в пустыне или при неоновом свете они не кажутся искусственными. Я продала сколько-то в художественные галереи Скоттсдэйла и Лос-Анджелеса.
— Это и есть ваша профессия — вы художник?
— Я думала, вы, англичане, не задаете нескромных вопросов.
Она взяла голубой кофейник и налила в белые кружки кофе.
— Форрест, неужели вас именно так все зовут — Форрест?
Я кивнул. Если есть какое-то уменьшительное от имени, которое дала мне мать, считая, что оно звучит по-английски, то я хотел бы его услышать. Фор? Реет? Форри?
— По правде сказать, Форрест, я и сама не знаю, чем занимаюсь. Я не Бог весть какой художник, но мне нравится считать себя им. Это освобождает меня от скованности.
— Мне вы совсем не показались скованной.
— Я имела в виду, что мне порой надоедает быть старой глупышкой Салли Каваной.
— Человек порой надоедает самому себе, — сказал я, принимая от нее чашку. — Возможно, вам просто нужно больше общаться с людьми. И я рад, что познакомился с вами, Салли.
— Нет, мне больше нравится жить здесь, где ни души в радиусе десяти миль. В сущности, я сама не знаю, зачем я приезжаю сюда: действительно чтобы рисовать или живопись лишь предлог, чтобы бывать здесь. Тут я, по крайней мере, не сталкиваюсь каждую минуту с ухажерами, которые липнут ко мне только потому, что я дочь Меррилла Каваны.
— Меррилла Каваны? Никогда о нем не слышал.
— Ну, его известность не распространяется на весь мир. Но ему принадлежит половина Финикса. Возьмите свой кофе, я кое-что Вам покажу. — Она вдруг остановилась в дверях, как будто о чем-то вспомнив. — Послушайте, вы тут назадавали мне кучу вопросов. А сами-то вы чем занимаетесь, Форрест?
— Ничем.
— Вы хотите сказать, что вы просто бродяга или просто плейбой?
— Я бывший автогонщик.
— Автогонщик? А разве это не глупо для взрослого мужчины — гонять на автомобиле, рискуя сломать себе шею? — Она с интересом посмотрела на меня. — Так вот откуда у вас морщины на лице!
— Вы не очень вежливы, — сказал я, сходя вслед за ней по ступенькам.
— Вы, значит, проезжали мимо и решили остановиться, чтобы набраться местных впечатлений?
— Моя мать выросла в этих краях. Когда я был мальчишкой, она рассказывала мне о своих прогулках верхом и купаниях в ручье.
— Где это было?
— В Англии. И в Нью-Йорке.
— Да нет, дурачина. Я спрашиваю, где именно она ездила верхом и купалась?
— Прямо здесь.
— Она выбрала неплохое место. Я уже говорила, что я сама выросла здесь. Сейчас немного прохладно, но если вы свободны, то советую вам искупаться. Может быть, я слышала о вас? Правда, я не считаю себя страстной болельщицей автомобильных гонок.
— Вы что-нибудь знаете о гонках «Формулы-1»?
— Да, конечно. Она проходит раз в год, вокруг нее поднимается страшная шумиха, а потом все успокаивается и остаются только горы мусора.
— Вот в этих гонках я обычно и участвовал.
— В гонках «Формулы-1»?
— Да. И мог бы стать чемпионом мира.
— Как интересно, — сказала она, на минуту закрыв глаза. — И что же вам помешало?
— Я не смог развить необходимую скорость.
Наконец-то она снова улыбнулась своей прежней милой и доброй улыбкой. Но лишь на мгновение. Лицо ее вновь приобрело жесткое выражение.
— Видите тот холм вон там? — спросила она.
Она показала туда, где, примерно на полпути до границы моих владений, высился холм из грязи, камней, песка, покрытый пожухшей травой, сухим колючим кустарником и кактусами. Таких холмов было здесь очень много.
Читать дальше