Боб Джадд - Финикс. Трасса смерти

— Она спросила меня, жарко ли мне, и я сказал, что да. И мы оба сбросили одежду. Я очень стеснялся, потому что никогда еще у меня член не стоял на виду у кого-либо. И когда она это увидела, то сказала, что это очень хороший признак.

Джейнис приподняла простыню и посмотрела вниз.

— Когда я был ребенком, мы эту штуку называли «торчком».

— Это очень хороший признак, — сказала она, опуская простыню. — Что дальше?

— Потом она легла на койку, и груди ее раскинулись, а ноги она раздвинула, взяла меня за руку и притянула к себе.

Джейнис потянула меня к себе, раздвинула ноги, груди разошлись в стороны.

— И потом?

— А потом она целовала мою грудь.

Джейнис спрятала лицо у меня на груди и нежно поцеловала.

— И потом? — спросила она, не поднимая глаз.

— Потом она коснулась пальцем кончика моего члена.

Джейнис сделала то же самое.

— Дальше?

— А дальше она начала мне рассказывать о том, как в первый раз занималась любовью, когда училась на первом курсе в Кембридже.

— Что именно?

— Однажды с концертом приехал знаменитый рок-певец…

Вирджиния села на постели, ее всемирно знаменитые груди повисли надо мной.

— Ты все это врешь!

— Только там, где идет речь о женщинах.

Вирджиния встала с постели, надела шелковый халат и, отойдя к окну, уставилась на площадь и реку. Через минуту вздохнула, плечи ее поникли, и она вернулась к кровати, присела, глядя на меня.

— Зачем ты это делаешь со мной? — спросила она.

— Я с тобой этого не делаю.

— Тогда почему ты этого не делаешь со мной?

Я сел, оказавшись с ней лицом к лицу.

— Ты прекрасна и желанна, и от тебя у меня стоит, как телеграфный столб…

— Мистер Романтик. Пять лет назад у тебя не было бы никакого шанса. Тебе надо было видеть меня, Форрест.

— Прошлой ночью я не упустил бы такой шанс. Но сейчас — нет. Я плохо себя чувствую, и время неподходящее.

— Это еще неизвестно, — ответила она, подняв брови.

— Джейнис, я устал оттого, что делаю вещи, которые вынужден делать.

— О, черт побери! Да если хочешь чего-то, так бери!

— Ты так и поступаешь, просто берешь и все?

— Да, так и поступаю. А почему бы и нет? За это так или иначе платишь. Платишь за это, независимо от того, берешь или нет. Ничто не дается даром. Что тебя встревожило, Форрест?

— Да эта история про моего отца. Она напомнила мне, что Фил…

— Какой Фил? Я думала, мы говорим обо мне.

— Владелец команды «Джойс». Ты наверняка встречала это имя в газетах. Они его убили в мае в Монако.

— Они убили? О чем ты говоришь, что за мания какая-то? Те парни, что убили Кеннеди?

— Это не мания, Джейнис. Когда я тебе рассказывал про отца, я понял, что думаю о Филе, ну ладно, там много всяких деталей, но он мне как-то напомнил отца. Правда, Фил был счастливым, веселым, щедрым… всего этого у моего отца не было.

— Послушай, Форрест, тебе нужно завести семью — валяй. В этом случае ты сам станешь папой. Черт бы тебя побрал, ты меня заводишь! Ты заставил меня взглянуть на выражение «динамистка» в совершенно новом свете, зачем ты ищешь всюду виновных. Если тебе что-то нужно — пойди и добейся! Сезон в Голливуде тебе бы не повредил. Там или используй сам — или используют тебя!

— Ты меня не понимаешь. Человек, который убил Фила и Алистера, будет охотиться за мной и убьет меня.

— Так сделай что-нибудь, ради Христа! Позвони в полицию. Достань оружие. Или заведи телохранителя. У меня есть эти парни из «Фелпс», и они совсем неплохи, ты их даже не видишь, а они рядом. Боже, какой ты странный! О чем идет речь?

— Ты ничего не понимаешь.

— Что? Что я не понимаю?

— Однажды я уже убил человека. Второй раз я этого сделать не смогу.

Она озадаченно уставилась на меня, ожидая объяснения.

— Это было два года назад в Монца. Шла гонка «Формулы-1». Я вынудил его врезаться лбом в стенку. Его машина взорвалась, и он погиб.

— Я думала, что именно такая работа у автогонщиков — врезаться и гореть.

— Было совсем не смешно. Я до сих пор вижу, как его машина врезается в барьер. И все еще слышу, как он кричал, сгорая заживо.

— Да-а, ладно, — сказала она спокойно. — Понятно, что ты больше не хочешь убивать. Послушай, я не знаю эту историю, но мне кажется, что тут не все так просто. А может, ты ее вспоминаешь просто потому, что это оправдывает тебя. Как мне представляется, ты сейчас ничего не хочешь предпринимать, правильно? Потому что в противном случае можешь опять кого-нибудь убить. Что я могу сказать? Хочешь быть посторонним наблюдателем — иди и околачивайся вместе с теми долболобами возле отеля. О ком мы сейчас говорим?