Владимир Смирнов - Граф в законе. Изгой. Предсказание

Сергей едва сдерживал смех от непритворной веры Климова в собственную непорочность. Редкая первозданная наивность!

А Потапыч уже начал работать.

— В чем ваша вина? — тут он повел диалог четко, ритмично, как в такт метронома: — Есть у вас ключ от квартиры академика?

— Есть, — последовал тихий, настороженный ответ.

— В квартиру вы заходили?

— Заходил.

— Деньги брали?

— Брал.

— Знаете, что недавно у академика пропал сундучок?

— Нет…

— И кто его унес, не знаете?

— Нет… — Великовозрастный сынок Климова затаился в напряжение. — В этом же сундучке деньги…

— Где вы были ночью с пятницы на субботу?..

— Где?.. Спал дома…

И тут Потапыч как бы остановил метроном, сделав жесткий вывод:

— Значит, вы можете подозреваться в краже сундучка.

Константин не сразу пришел в себя. Тяжелый пасмурный вздох — и глаза его наполнились горящей затравленной злостью.

— Не брал я… — сказал он хриплым дрожащим голосом.

Но Потапыч был неумолим:

— Это тоже надо доказать…

— Не брал я… — повторил Климов.

Сергей отчетливо слышал произнесенные им слова. Но вибрирующий голос, судорожно скрюченные пальцы рук, казалось, говорили о другом. И Сергей спросил осторожно:

— Может быть, вы все-таки знаете или догадываетесь, кто взял?

— Нет! — рявкнул тот. — Пошли вы к…

Матерные слова точно придали ему силы. Он вскочил и, путаясь длинными ногами, спешно заковылял из сквера. Нет, не был он обижен, унижен подозрением, это скорее напоминало откровенное трусливое бегство.

Когда его нескладная фигура потерялась в уличной толчее, Потапыч предложил:

— Ну что, помянем раба божьего Константина!..

— Помянем.

Они выпили, посидели еще, помолчали. Каждый по-своему думал об одном и том же.

— Вот чертов парень, — покачал головой Потапыч, — Я виноват — пережал маленько… А сундучок-то он, похоже, не брал…

— Но что-то знает…

— Это точно… Придется мне заняться им всерьез.

Потапыч поднялся, шутливо ткнул Сергея кулаком в плечо.

— Спасибо за компанию.

— Тебе — тоже.

Дома Сергея встретил телефонный звонок.

— Добрый вечер! Звонит вам Ким Александрович, психиатр, который наблюдает Виталика Стельмаха.

В голосе врача пробивалось возбуждение. Поэтому Сергей невольно спросил:

— Что-то случилось?

— Теперь я могу сказать, что обнаружил нечто очень и очень любопытное… Вас это, безусловно, заинтересует… Готовы прийти ко мне завтра утром, ну, скажем, часов в десять?.. Записывайте адрес клиники…

Ким Александрович, подвижный человек с умными, всепонимающими глазами, быстро пожал Сергею руку и начал суетливо раскладывать на столе детские рисунки, их было много — более тридцати: старательно прописанные фломастером силуэты домов, людей, животных, раскрашенные цветными карандашами.

— Садитесь и смотрите внимательно. Все нарисовано Виталиком после той трагедии, — взволнованно заговорил психиатр. — Здесь, я думаю, заложена информация, которая вам нужна… Смотрите, смотрите! А я пока расскажу о Виталике. У него глубокое расстройство речи. Он утратил способность облекать свою мысль в форму предложений, хаотически произносит слова, звуки, слоги… Мы, клинисты-психиатры, определяем это как «спутанность речи».

Сергей оторвал взгляд от рисунков, вопросительно глянул на врача.

— Нет-нет! — всплеснул руками Ким Александрович. — Это не означает расстройство психики. Мой коллега пробовал выявить у Виталика характерные симптомы шизофрении. К счастью, ничего не подтвердилось. Болезнь его протекает без выраженных расстройств сознания. Рисунки свидетельствуют о том же. Для нас с вами это — детская криптограмма. Она требует тщательной расшифровки. Тогда многое станет ясным и для нас, врачей, и для вас, работников милиции.

Надеясь разгадать затаенный смысл рисунков, найти хотя бы то, что увидел в них психиатр, Сергей разглядывал каждый в отдельности, менял их местами, затем непроизвольно стал раскладывать листки по группам: справа — изображения домов, слева — людей, наверху он выстроил рядком силуэты животных.

— Ничего не замечаете? — сочувственно спросил врач, шумно дыша над плечом Сергея.

— Ничего… — Это было признание в бессилии.

— Но вы уже на правильном пути, — подбодрил его врач. — Я несколько вечеров бился над этой детской премудростью, пока, как и вы, не разложил по темам. И нашел… Не буду вас томить. На’досуге вы, как штурман по карте, проложите маршрут своего дальнейшего розыска. А пока… — Ким Александрович спешно, неровными движениями сдвинул на крайний угол стола сначала листки, лежащие сверху, затем — справа, таинственным шепотком приговаривая: — Дома нам не нужны, животные — тоже… — Оставшиеся листки прикрыл ладонями и тут же вскинул руки, будто прикоснулся к горячей плитке. — А людей мы изучим основательно. Здесь — можете не считать, просчитано — девять фигур женских и восемь мужских. Женские фигуры раскрашены желтым и розовым цветом, мужские — красным и черным. Меня заинтересовали черные мужчины. Их — два. Видите, силуэты выписаны старательно, а раскрашены зло, яростно, будто их хотели зачеркнуть, уничтожить… Я стал показывать Виталику по одному рисунку. Сначала с женскими фигурами. Увидев семь розовых, — заметьте, они разные, но чем-то схожи друг с другом — он сказал: «Мама», желтые — «Бабушка». Шесть красных мужских фигур, как я выяснил, были изображением его дедушки. Под конец я разложил перед ним два рисунка, заштрихованных черным карандашом. И тут с Виталиком произошло то, чего я, собственно, и ожидал. Он забарабанил кулачками по столу, закричал… На этом наша встреча прервалась. Теперь вы поняли: перед вами силуэт убийцы. — Ким Александрович сделал паузу, чтобы оттенить значимость своего открытия, затем продолжил тоном, не допускающим ни сомнения, ни возражения: — Судя по этим двум силуэтам, сделанным рукой юного художника, убийца — преклонного возраста, среднего роста, широкоплечий, ходит вразвалку, как медведь, возможно, был моряком…