— Слабовато! — поморщился я. — Пока что вы меня не убедили!
— Хорошо, тогда пойдем дальше, — оживляясь, потер руки Кубацкий. — А вот с убийством Юрлова вы промахнулись! План ваш был таков: услышав, что князь со Скальцовым решились на какой-то заговор, — а ведь это вы пригласили меня на веранду, помните? — вы поняли, что более удобного случая отвести от себя подозрения и перенести их на нас троих не представится… А ведь мы всего-то лишь обсуждали возможность дать старику денег и отправить его восвояси, ибо допустить огласку всего, до чего он смог докопаться, для нас было решительно невозможно! Но тем не менее вы сделали это — поди потом докажи, о чем мы там шушукались! Сговорились, и все тут! Блестяще, Павел Владимирович, блестяще! А какую комедию вы разыграли со Скальцовым! Щепкин и Садовский зарыдали бы! А я тоже хорош — советовал вам сделать то, что вы уже сами наперед продумали! Вы же понимали, что смерть Скальцова — это беспроигрышный вариант и гарантия от любых подозрений навсегда, в чьей бы голове они ни родились… Одного я не мог понять — зачем вы убили Анну Шмиль?
— Вот это и есть самое слабое место в ваших рассуждениях! — засмеялся я. — У меня не было никаких поводов для ее убийства — в отличие от всех вас, включая князя.
— Заинтересовавшись вашей персоной, я выяснил кое-что, — с улыбкою выслушав меня, молвил Кубацкий. — Имя Елены Пеструхиной вам ничего не говорит?
Я, побледнев, промолчал — с именем этой женщины как раз и были связаны обстоятельства моей вынужденной отставки. Перед глазами возникло смеющееся смазливенькое личико, поддразнивая меня, показывающее острый розовый язычок и забавно морщившее точеный носик. «Вы, верно, очень сильный, господин офицер!» — шептала она, вовлекая меня в свои страстные объятия. И летели прочь сорванные наспех прозрачный пеньюар и подвязки, и отброшенное с кровати шелковое покрывало… А потом это же лицо я увидел по-другому: с окровавленной головой и безжизненными потухшими глазами…
— Я так и предполагал, — удовлетворенно протянул Вадим Викентьевич. — Когда в одном, скажем так, веселеньком заведении вы убили эту особу понятного рода занятий, историю сию замяли, ибо неожиданно выяснилось, что вы страдаете приступами неконтролируемой ярости, во время которых можете сотворить бог знает что!
Понятно, что служить далее вы не можете, да и начальству выгоднее было не поднимать шумиху из этой истории, опять же — папенька подсуетился со своей стороны… Но когда я узнал об этом — все сразу встало на свои места! Думаю, дело было так: крайне интересуясь фигурой Анны Шмиль, вы тем не менее за все лето так и не удостоились ни единого ее взгляда. Голубчик, поверьте — будь вы понастойчивее, возможно, ваше лето в Медынском прошло бы не так скучно! В тот вечер вы, будучи навеселе, решились вдруг на крайний поступок — изыскать, наконец, возможность, поговорить с дикаркой и, возможно, добиться ее благосклонности! Не могу знать, чем закончился ваш разговор, — судя по небольшому промежутку времени, в течение которого вы отсутствовали, она была не в настроении и решительно отказала вам, возможно, даже в несколько резкой форме, — за нею это водилось, поверьте, я знаю! Туг-то вас и обуяла та самая животная ярость, в пароксизме которой вы размозжили несчастной мадемуазель Пеструхиной голову канделябрами! Приступ, впрочем, прошел быстро — тут-то у вас и созрел план дальнейших действий по выпутыванию из этой затруднительной для вас ситуации. Слава богу, умелое расследование Юрлова и его своеобразные методы позволили вам узнавать столько, сколько было необходимо для умелых заячьих петель и даже подкидывания ложных намеков на остальных… причастных к этой истории.
— Сударь, — сухо перебил я Кубацкого, — боюсь, вы находитесь на пути, который заведет вас не туда! Следствие закрыто, есть убийца — Скальцов, к чему вы рассказываете мне небылицы? Что до меня, то я до сих пор глубоко убежден, что настоящий преступник — вы, ибо ни у кого не было столько мотивов желать смерти Анны Шмиль, как у вас, особенно принимая во внимание цинизм — ваш и тот, с которым совершались эти убийства!
— Да, вы правы, — согласился Кубацкий. — Я — не подарок и действительно мог бы поступить таким образом, как не смог бы сделать ни тютя князь, ни отец Ксенофонт, ни трусливый подлец Скальцов. Но, поскольку, находясь в трезвом уме и здравой памяти, заявляю вам, что к этим смертям не имею ни малейшего отношения, единственным кандидатом на эту роль — по крайней мере, в моих глазах — остаетесь вы!
Читать дальше