Светлана Шиловская - Замок на гиблом месте. Забавы Танатоса

— Вы, верно, удивлены моим визитом?

— Откровенно говоря, да, — честно признался я. — Дружбы мы с вами, помнится, не водили, да и вы, по-моему, не из тех людей, которым свойственно припоминать былое у камелька.

— Я и сам не думал, что, будучи в Петербурге, стану искать встречи с вами, — усмехнулся Кубацкий. — Но таков уж я есть — не терплю нерешенных загадок. Как человек практический, я должен непременно поставить точку там, где она должна стоять, тем более если ее забыли поставить!

— Не совсем вас понимаю, — осторожно сказал я, пытаясь понять, к чему клонит этот провинциальный хитрец.

— Разве? — спросил Кубацкий, раскуривая сигару. — А я полагаю, что именно вы и должны убедить меня в моей правоте!

— Я, конечно, постараюсь сделать все от меня зависящее, — я потихоньку стал раздражаться, — но пока что, ей-богу, не могу взять в толк, о чем вы.

Кубацкий еще раз внимательно посмотрел мне в глаза и, отведя взгляд на фужер с коньяком, любуясь на игру цвета благородного напитка в отблесках огня из камина, начал:

— Дело в том, Павел Владимирович, что я действительно повинен в смерти этой девочки — отчасти, конечно, но все же повинен. Оправдать себя могу только тем, что покойная Анна Шмиль обладала действительно необычайными способностями — не сомневаюсь, что кто-то из ее малороссийских предков когда-то был сожжен заживо за колдовство. Она словно присушила меня — я пытался вырваться из-под обаяния ее пагубных чар и никак не мог найти в себе силы окончательно порвать эти, ни к чему хорошему не сулящие привести нас, отношения. К тому же видя, какими глазами смотрят на меня Дарья Аркадьевна и князь с супругой, я понимал, что мои визиты в Медынское они могут трактовать только в одном варианте — не мог же я им сказать истинную причину своих частых приездов! Уже в конце августа Анна — уж не знаю, зачем! — поведала мне о своей связи со Скальцовым, а когда я взял ее в оборот, сгорая от ревности, то, чтобы позлить, — еще и о князе, а уж затем — об отце Ксенофонте. Вы можете себе представить, что творилось со мною в тот вечер?! Я чуть не прибил ее, хотя нет — даже дал пощечину, а она, утерев кровь с губы, с насмешкой произнесла, что за это она соблазнит еще и вас. «Вон как Князев племянник на меня смотрит! Да я его только пальцем поманю — мой станет!» — вот ее истинные слова… В тот злополучный четверг я приехал только для одного — объявить князю о разрыве помолвки, которой, собственно, никогда и не было, и решительно поговорить с Анной, ставшей для меня поистине настоящим демоном страсти. Ее убийство ошарашило меня, но тогда я, признаться, грешным делом, подумал, что покойница рассказала мне далеко не обо всех своих связях и в деле замешан еще кто-то — из тех, кого не было на обеде, хоть бы и пришлый каторжник. Впервые на странные мысли меня навели таинственные события с перемещением тела убитой — я, право, готов был предположить, что сам эллинский бог смерти Танатос забрел ненароком в Медынское и решил немного пошалить там! Но когда Юрлов обнаружил мой портсигар во флигеле — тут-то я и сказал себе: э, нет! Это кто-то из своих! Зачем, иначе, надо так подставлять меня? Смерть Юрлова окончательно укрепила меня в моих выводах…

— И каковы же были ваши выводы? — поинтересовался я.

— А выводы мои, Павел Владимирович, такие, — неторопливо молвил Вадим Викентьевич, не сводя с меня глаз, чем неприятно напомнил мне покойничка Юрлова, — Анну Шмиль и Юрлова убил не кто иной, как вы!

— Вот как! — не выдержав, воскликнул я и резким движением засунул сигару в пепельницу, раскрошив и сломав ее. — Позвольте узнать — на чем же основано ваше утверждение?

— Извольте, — серьезно произнес Кубацкий. — Во-первых, это вы принесли весть о смерти девушки — ход беспроигрышный, ибо, убив ее, вы как бы сами признавались в том, что можете быть причастны к этому, но не скрываясь, как это делали, с точки зрения следствия, остальные, покидавшие обеденный стол, а открыто: да, я выходил, да, я пошел во флигель, да, я увидел ее умирающей! Остальные, и я в том числе, выглядели на вашем фоне менее выгодно! Во-вторых, видя, как вы откровенно скучаете в Медынском, как нехотя наблюдаете за всеми, словно за потешными зверьками, я понял, что совершить такую метаморфозу с телом покойницы мог только человек, презирающий всех на свете и желавший устроить этакую страшненькую забаву: вот, мол, каково! Правда, страшно? А непонятно-то как! Я сам таков, поэтому раскусил эту вашу черту достаточно быстро…