Светлана Шиловская - Замок на гиблом месте. Забавы Танатоса

Не стану утомлять вас излишними перипетиями развязки кровавых событий в Медынском — скажу только, что все завершилось именно так, как предсказывал Кубацкий. После дуэли все мужчины, собравшись в кабинете Аркадия Матвеевича, почти не глядя друг другу в глаза, порешили, что, без всякого сомнения, убийцей был Сергей Диомидович Скальцов, в доказательство чего Вадим Викентьевич поведал несколько историй из жизни погибшего судейского чиновника, которые повергли всех присутствующих в состояние крайнего негодования. Исключение составил лишь отец Ксенофонт, окончательно решивший встать на путь покаяния и искупления содеянного, а потому поначалу упершийся в одном: рано, мол, делать скоропалительные выводы, необходимо-де дождаться приезда полиции!

Увещевания князя и Кубацкого никак не помогали, все уже начали приходить в отчаяние, пока Аркадий Матвеевич не предложил святому отцу взамен на поддержку общей версии пожертвовать на ветшающую церковь пять тысяч. Видя колебания батюшки, Вадим Викентьевич, не дрогнув ни единым мускулом, с ходу добавил от себя еще десять, что и решило все разногласия. За совпадение точек зрения на происшедшее наших и Авдотьи Михайловны с Дашей пообещал взяться князь. Таким образом, к приезду полиции единственной версией недавних событий была такая: невоздержанный и падкий до сладострастных утех отставной судейский чиновник Скальцов, страстно возжелав дочь управляющего Медынским Шмиля Анну, улучив удачный момент, изнасиловал ее, а когда та выяснила, что беременна, то пообещала публично разоблачить негодяя.

Силясь не допустить огласки содеянного, Скальцов убил несчастную, а чтобы запутать всех окончательно и отвести от себя подозрения, выкрал у Авдотьи Михайловны ключ, усадил тело убиенной в кресло и подкинул во флигель портсигар ни в чем не повинного Кубацкого. Приехавший на подмогу Юрлов уже через пару дней вышел на след маньяка, результатом чего стало и его убийство. Обвиненный мною в подозрениях на то, что все случившееся — именно его рук дело, Скальцов вызвал меня на дуэль, контузил в шею, но и сам погиб от праведной пули.

Молоденький следователь, тщательно допросив всех, включая даже и Силантия, охотно принял наш рассказ за истинную правду, мне даже сошло с рук участие в дуэли, в итоге дело в рекордно короткие сроки было закрыто, и мы, съездив в город и дав повторные свидетельские показания, наконец-то все могли быть свободны! Вздохнув с облегчением, мы быстро разъехались кто куда: быстрее всех испарился Вадим Викентьевич, наиболее тяготившийся вынужденным обществом семейства Кашиных — понятно почему! Я же не торопясь собрал свои чемоданы, отужинал на славу и к вечернему поезду отбыл на станцию, пообещав себе никогда более не вспоминать о проведенном в Медынском лете и, по возможности, никогда не общаться с семьей дядюшки, будто они и не существовали!

По приезде в Петербург, разумеется, мне не удалось избежать долгого объяснения с отцом, так как некоторые отголоски происшедшего таки докатились до столицы, в результате я прослыл едва ли не героем, поставившим жирную точку в похождениях кровавого извращенца. Изрядно покуролесив по раутам и обедам чуть не во всех знатнейших столичных домах, к декабрю я все-таки вынужден был поступить на службу — ясное дело, не без протекции отца. Служба, впрочем, была приятной, необременительной и, деликатно выражаясь, не без дополнительных финансовых возможностей, так что жизнь моя потихоньку наладилась и вошла в новое, даже еще более приятное русло. Отец, видя мое усердие и рвение, смилостивился и пообещал переписать завещание заново, ибо после моей отставки в гневе порвал его, пообещав, что, пока я не встану на путь исправления, мне не видать ни копейки.

Сентябрьский кошмар потихоньку забывался, пока однажды у дверей моей холостяцкой квартиры на Лебяжьей канавке не оказался тот, встреча с которым никак не ожидалась мною, — по крайней мере, в этой жизни. Услышав звонок в девятом часу вечера, я как-то сразу понял, что этот гость — не из приятных. Когда же слуга доложил имя позднего визитера, я, признаться, даже чертыхнулся — так не хотелось видеть этого призрака из недавнего прошлого. Приняв по возможности более непринужденную позу, я неприязненно взирал на вошедшего в комнату Вадима Викентьевича Кубацкого — собственной персоной. Он ни капли не изменился — напротив, стал еще более элегантным и даже, казалось, несколько посвежел. Насыщенного серого оттенка костюм из дорогого заграничного сукна сидел на нем как влитой, одно лишь неизменно скучающее выражение лица оставалось тем же. Принужденно-радостно поприветствовав незваного гостя, я предложил ему коньяк и сигару, от чего он не отказался, давая понять, что пришел не на минутку. Уютно расположившись у камина, он, кашлянув, с любопытством оглядел меня и произнес: