Алексей Наст - Большие разборки

– Хочешь, обрадую? – спросил Фруев.

– Ну?

– Тебе подкинули стажёра.

– А-а.

– Знаешь, как зовут?

– Как?

– Анус.

– Слушай, Фруев, твои плоские шутки уже вот где. Мне эти анусы сегодня за день без тебя надоели, во как!

– Честно про стажёра говорю.

Сергей вздохнул, уселся в рабочее положение, потянул на себя ящик стола – надо писать, чёрт бы побрал, этого Боуна и его борьбу с пороками молодёжи.

– Знаешь, кто тебе стажёра всучил? – Фруев не собирался уходить, нагло усевшись на край стола. – Твой друг – Кунни.

– Тварь.

– Что?

– Тварь он, вот что, Кунни этот. У меня и так ни хрена не ладится, ещё со стажёром возись.

Сергей достал из ящика стола потёртый, видавший виды, редакционный ноутбук, болезненно щурясь, воззрился в осветившийся зелёный экран. Хотя, чего ждать от Воскуткова, кроме гадостей – вражде и негласной войне между ним и Воскутковым причиной был сам Сергей.

Сергей учился на журфаке, а Воскутков был доцентом, в этом же университете, и всё было хорошо – никто никому не мешал. Но однажды, некая восемнадцатилетняя особа, поступившая на первый курс журфака и получившая полную свободу от родительской опеки (родители остались в далекой карельской деревне), возжелала всяческого порока и быстрого грехопадения. Родители для юной студентки снимали комнату в трехкомнатной квартире, где жили бухари, и Юля (так звали первокурсницу), дала в газету объявление: « Девушка 18/180/72 ищет любовника для сеансов куннилингуса. Комната есть». Бывалый павиан Воскутков, наткнувшись на такое заманчивое объявление, шанса своего не упустил – он отправил письмо до востребования, и вскоре встреча состоялась. Воскутков неприятно поразился, узнав в любительнице куннилингуса свою студентку. Но делать нечего – девушка была аппетитная, а Воскуткова терзали бесы низменных желаний. Дело, к обоюдному удовольствию, прошло как нельзя лучше. Воскутков сделал требуемое, а Юлька отдалась бурно и страстно. Всю ночь дома, в супружеской постели, рядом с посапывающей супругой, Воскутков радостно и нервно вспоминал недавние подвиги. Днём Воскутков продолжал радоваться как ребёнок – здорово ему повезло с этой Юлькой. В дальнейшем ему не составит труда склонить её к новым и новым «сеансам», благо, она всегда рядом – на вверенном ему факультете.

Но Юлька была трепло. Обычно девки, если даже много и со всеми подряд, держали о своих подвигах язык за зубами. Но Юлька разнесла всем. Закатывая глаза, она томно говорила: «Владимир Иванович делал мне умопомрачительный куннилингус. Это что-то!». День, два – весь университет только и говорил, что об умении Воскуткова здорово работать языком. Студенты толкали друг друга локтями и говорили, указывая на проходившего мимо Воскуткова: « Смотри, смотри, Куннилингус идёт!». После прозвище сократили до дипломатично звучащего Кунни, но все то знали полный титул доцента.

В уважаемом всеми вузе такого скандала потерпеть не могли – Юльку отчислили, а Воскуткова попросили «по собственному желанию».

Воскутков лихо устроился в газету к Калашникову и сразу, из-за своего крутого резюме (доцент, светило журналистики), получил должность заместителя редактора. Жить бы ему тут и радоваться, да судьба послала в эту газету окончившего курс Сергея Бянко. Сергея рекомендовал друг отца – шишка из Ленсовета, потому Сергею сразу дали штатную должность репортёра, стол и прозвище Серафим. А Сергей рассказал оболтусам-репортёрам об истинной сущности нового зама. Воскутков с ужасом понял, что и здесь он отныне будет проходить под кличкой «Вовка Куннилингус, он же Кунни» и всем новым людям редакционные бездельники будут рассказывать его греховную историю.

Сергей усмехнулся, отщелкав на клавиатуре : «Отец Боун», – есть за что Воскуткову ненавидеть его, болтливого Серафима. Ну и хрен с ним, с Куннилингусом, он ему за стажёра не спустит, отомстит в удобный момент. А, вообще, Юлька была барышня спелая! Ей бы Сергей сам с удовольствием сделал куннилингус.

Через плечо в экран ноутбука заглянул Калашников.

– Пишешь про отца?

– Юрий Палыч, – сбросил оцепенение Сергей. – Начал писать. Говорил с ним сегодня. Мутный он тип.

– Что ж теперь, время сейчас такое, все мы мутные, кристально чистых не сыскать. С Боуном ладно, есть другое задание, более срочное. Надо взять интервью у поэта Контенко – на его сына десять минут назад совершено покушение. Я Любку Головину отправил в больницу – разузнать, жив он или уже того… Поговори со стариком. А мы завтра с утра шарахнем с первой полосы: «Это политическое убийство! – говорит о гибели своего сына известный поэт Иван Контенко». А?