Владимир Царицын - Осенний лист, или Зачем бомжу деньги

— Да, — в один голос сказали Альфред и Окрошка.

Маракова, конечно, обыскали, и пистолет-зажигалку нашли.

— Хоп! — воскликнул чернобородый секьюрити, вытащив её из кармана полковника.

Обыскивали у ворот, так как стол для банкета накрыт был в саду, и в дом входить не предполагалось. По крайней мере, пока.

— Это зажигалка, — тихо сказал Константин Леонтьевич, — Дай-ка, — и, мягко отняв её у чеченца, выщелкнул огонёк перед его крупным носом.

Охранник снова завладел зажигалкой, осмотрел со всех сторон, и, убедившись, что угрозы хозяину эта штука не представляет (любой бы принял её за простую зажигалку!), вернул Маракову. Константин Леонтьевич сунул оружие в карман и воровато оглянулся через плечо. Пархом приближался, театрально раскрыв объятья. Вид у него был радушного хозяина. Правда, глаза смотрели холодно и мертво. Впрочем, как всегда.

— Мрак! Ты не представляешь, как я рад тебя видеть, дружбан! — весело сказал он, но, подойдя, обниматься не стал, руки опустил, и, засунув их в карманы, спросил у охранника: — Ошмонал?

— Чистый, — ответил чеченец. — Как маладая дэвушка-целка.

— Какая девушка? Где девушка? — не понял полковник.

— Так гавару, так сказал, — с видом человека, втолковывающему недоумку прописную истину, пояснил Маракову чеченец.

— Прошу к столу, — Пархом сделал приглашающий жест.

За столом сидел прокурор Малюткин в песцовой шапке и в пуховике. Он морщился от боли и был слегка пьян. Наверное, чтобы не перечить хозяину, Малюте пришлось выпить коньяку, и теперь он мучился. Прокурор страдал язвой желудка и обычно, кроме минералки, ничего не пил.

Стол был заставлен блюдами с едой, но без изыска. Тарелки стояли как попало, без какой-либо композиции. Овощи — а-ля натюрель, целиком, у помидоров даже хвостики не оторваны. Мараков почему-то решил, что овощи не мыты. Сырокопчёная колбаса, какое-то мясо и говяжий язык были порезаны крупно, а когда Мараков подошёл к столу, убедился, что шкурка с колбасы не снята, а рыба нарезана кусищами прямо с чешуёй и костями. Суповых тарелок, исполняющих роль вазочек, доверху наполненных красной и чёрной икрой, было шесть штук, по три на каждый вид. Всё свободное пространство между тарелками занимали бутылки с вином, водкой и коньяком. Хлеба не было. На краю стола, напротив живота грустного страдающего Малюты — три гранёных стакана.

— Чем богаты, тем и рады, — дурашливо произнёс Пархом, — не обессудьте гости дорогие, у меня всё просто — по-холостяцки. Не люблю я рестораны. Там неизвестно, что тебе подают. Может, отраву какую? А здесь… — Пархом обвёл руками стол, — всё чистое и без отравы. Самолично на стол накрывал. Ешьте, дети мои, с рук моих!

Он схватил с тарелки два куска истекающей жиром копчёной осетрины и протянул Маракову и Малюткину. Те потянулись за подношением, но Пархом бросил рыбу обратно, и, вытерев руки о дублеёнку, сказал:

— Но сперва выпьем! За успех дела, которое вы чуть не просрали.

— Можно мне винца? — жалобно попросил Никита Иванович.

— Не можно, — отрезал Пархом, — вино будем на десерт пить. Смотреть на праздничный салют и пить вино.

Он взял бутылку коньяка и стал разливать; Мараков с усмешкой смотрел, как у прокурора, по мере наполнения стаканов, от ужаса округляются глаза. Когда содержимое бутылки иссякло (в стаканах оказалось янтарной жидкости почти по рубчик), Пархом, не глядя, швырнул пустую бутылку через плечо. Она обиженно звякнула, разбившись о подножье статуи одной из «куртизанок».

— Пить до дна! — скомандовал Пархом и чокнулся персонально с каждым из гостей.

Оба услышали, как громко сглотнул прокурор. Мараков снова усмехнулся и одним махом осушил стакан. Он уже съел два куска языка, сложив их вместе на манер бутерброда, и теперь осматривал стол в поисках чего-нибудь, чем можно зачерпнуть осетровой икры (к лососёвой он относился с предубеждением), а Малюта ещё цедил свою порцию. Коньяк явно не хотел вливаться в прокурорское горло, но прокурор, громко дёргая кадыком, вливал его думая в этот момент о своей язве. Пархом с нескрываемым интересом наблюдал за спектаклем. Это было его маленькой местью прокурору за нерасторопность в деле «Самсонов против Пархоменкова».

— Чуть не забыл! — спохватился Пархом, когда Малюта, поставив на стол стакан, в котором осталось на дне немного коньяку, стал хватать ртом воздух, как вытащенная из воды рыба, и шарить по столу в поисках запивки, — Мрак, ты постановление привёз?

— А как же, Максим Игоревич! — всё это время полковник прижимал под мышкой папку с постановлением, — Вот оно, — сказал он, протягивая Пархому папку.