Василий Боярков - Центр жестокости и порока

***

Тем же вечером руководитель преступного мира, сопровождаемый высокопоставленным прокурорским руководителем, выехал за город, и вместе они направились на бывшую колхозную ферму, где томился молодой, не окрепший еще, организм – одновременно он задыхался от страха и гнева, от ужасной вони и чувства бессилия, а главное, оказался самым дорогим верховному чину потомком. Освобождение разыгралось по следующему сценарию: будто бы по поручению Джемуги, неожиданно прознавшего про несчастью, его верные люди бросились уточнять местонахождение пропавшего высокородного отпрыска; они в свою очередь, по наущению всю того же предводителя «монгольского ига», предприняли обманный маневр и потратили, казалось бы, на совсем несложное дело дополнительное, неоправданно долгое, время; разумеется, весь продемонстрированный спектакль был сочинен специально, и исключительно для обеспокоенного родителя, дабы попрочнее утвердить его в мыслях, что он теперь, что называется, «должен», после чего наконец-таки доложили об успешном завершении розыскной операции.

Юноша был уже почти на грани безумия, когда под театральные свисты и лихое улюлюканье в комнату, где его содержали грязные и вонючие похитители, ворвались обученные к налетам бандиты, ведомые, конечно же, неизменным Баруном. Бомжи были схвачены, для приличия немного побиты и выведены на улицу, где демонстративно поставлены на колени, прямо перед зданием бывшей конторы, и в униженном положении оставлены терзаться ожиданием незавидной и скорбной участи; дальше бандиты деловито принялись освобождать шестнадцатилетнего подростка от железных наручников, ножных матерчатых пут и омерзительного, вонючего кляпа; разумеется, никто не потрудился ему объяснить, что «организованный концерт» является зловещей инсценировкой и что лично он оказался заложником обстоятельств, связанных со служебной деятельностью его влиятельного родителя. Впрочем, Замаров-младший и не требовал никаких разъяснений, а, едва лишь освободившись, сразу же бросился вон из источавших смрад помещений, первым делом намереваясь расквитаться с отвратительными обидчиками – и расправиться с ними незамедлительно; единственное, он мельком взглянул на Джемугу, мгновенно определив, кто здесь является главным, и, получив утвердительный кивок головы, остервенело набросился на «пахнущих личностей» и начал «потчевать» их множественными пинками, наносимыми сильными, выносливыми ногами, обутыми в дорогие, прочные, фирменные ботинки.

– Вы на кого, «помойные черти», руку посмели поднять?! – жестокие действия он сопровождал еще и сумасшедшими криками. – Вы вообще, что ли, страх потеряли?! Мой отец главный прокурор города – вы что, наглецы, разве об этом не знали?! Как у вас мысль-то только такая пришла – совершить со мной гнусный и дерзкий поступок?! Да я вас, «отвратные мерзости», поубиваю и здесь, и сейчас!

Он раздавал удары, поочередно переходя от одного к другому и третьему, в присутствии родителя все-таки воздерживаясь от более грубых словечек и употребляя лишь «разрешенные цензурой» ругательства; однако жестокость его физического воздействия, направленного на жалких и грязных отбросов общества – посмевших! – совершить его похищение, – вот лично она не ведала ни мыслимых границ, ни существовавших в моральном плане ограничений; сверх прочего, он, натерпевшийся всякого унижения и немного свыкшийся с ужасным зловонием, выражал яростное негодование до такой степени импульсивно, что даже омерзительный вид его недавних обидчиков не удерживал юношу от беспощадной расправы. Касаясь состояния жертв, следует сказать, что они не выглядели больше чересчур расторопными, какими проявили себя в момент похищения, и единственное, что в губительном случае только могли, так разве что принимать позу эмбриона, поджимая поплотнее руки и ноги, и перекатываться по опавшей листве по возможности в те мгновения, когда обезумевший мститель заканчивал бить одного и перебирался на следующего, стараясь отстраниться от безжалостного подростка подальше; через пять минут ужаснейшей экзекуции разорванная одежда, всклокоченные усы, бороды, волосы – всё было покрыто кровавыми выделениями, смешанными с соплями, грязью, слезами и, разумеется, ужаснейшей вонью.

В какой-то момент, когда парень, словно нисколько не уставая, поддался все больше захватывавшей его ярости, Джемуга кивнул верному другу, сопровождавшему его еще с далеких «лихих девяностых», когда они были всего лишь безмозглыми детьми-беспризорниками. Тот сразу понял, что его более весомый товарищ имеет сейчас в виду… Барун достал пистолет системы ТТ и, несмотря на отчаянный запрет прокурора, мотавшего из стороны в сторону головой, вложил оружие в ладонь взбесившегося подростка, не позабыв привести убийственный предмет в боевую готовность. Почувствовав в руке холодную сталь прославленного «тульского токарева», Эдик непроизвольно на мгновение замер, словно бы раздумывая, что ему следует дальше делать; однако сомнительное состояние длилось недолго, и, даже не взглянув на служившего закону родителя, юнец наставил вороненный ствол на Вахрама и, злобно сморщившись, приготовился произвести смертельный выстрел, направленный в лохматую голову, до неузнаваемости изуродованную его ногами, да еще и, конечно же, временем.