Игорь Шинкаренко - Мистерия в парижском омнибусе

—

Фамилия Пии тоже Романо, — ответил на его немой вопрос Амьен. — Это — фамилия их матери.

«Тогда, все в порядке, — подумал наследник по закону покойного Франсуа Бойе. — Мой брат никогда мне не говорил об этой второй дочери. Следовательно, она не от него, и их связывает только общая мать. И, так как мой братец пережил на один день Бьянку, эта натурщица не имеет никакого права на его наследство.»

—

Но, мой отец, — сказала, улыбаясь, мадемуазель Аврора, — мы пришли к месье Амьену вовсе не за тем, чтобы устанавливать родственные связи этих Романо, и так как вы забываете об этом сказать, я сама желаю ему напомнить, что он нам обещал показать достопримечательности своей мастерской, и я прошу его это сделать, поскольку пока что кроме итальянки в красной нижней юбке, распластанной на зелёном диване, я ничего примечательного не увидела.

И Аврора отвесила Полю Амьену явный поклон, который был рад его получить, но тон, которым девушка произнесла слова, касающиеся Пии, дошёл до него не сразу и шокировал его своей грубостью.

Чёрствость, почти жестокость, ироничная манера, с которой она обсуждала бедную девушку… Пия не заслуживала такого презрения.

Она не была ни горда, ни насмешлива, эта Пия, и её не в чем было упрекнуть за столь внезапный уход. Она лишь страдала и терпела, ни на что не жалуясь и безмолвно любя своего благодетеля.

Прекрасная Аврора, напротив, демонстрировала больше уверенности, чем чувствительности, и если она соизволяла показать, что Поль Амьен ей нравился, то при этом совершенно не беспокоилась о том, что её слова могут ранить чувства Поля, ведь она говорила таким тоном о девушке, судьбой которой он, вполне очевидно, интересовался.

Художник был благороден и у него было большое сердце, поэтому он не смог удержаться от мысленных сравнений девушек, результат которых оказался совсем не в пользу богатой наследницы крупного состояния. Но Аврора была настоль красива, что он был готов простить ей её недостатки.

—

Мой Бог, мадемуазель, — сказал Поль, прилагая усилия, чтобы грациозно ответить на её любезные, в какой-то мере, слова, — я боюсь, что был нескромен, когда говорил вам, что в моей мастерской есть какие-то исключительные ценности. В надежде встретить вас здесь я позволил себе рассказать вам о чудесах… которые не существуют. Здесь у меня только эскизы, наброски, этюды… всякое старье, которое я собрал в римской провинции во время учёбы… несколько полуистлевших обрывков старых гобеленов, инкрустированная слоновой костью мебель… чрезвычайно ветхая… У месье вашего отца аналогичная коллекция намного красивее и обширнее.

—

Но ваши картины, наш дорогой мэтр, — воскликнул месье Дюбуа, — мы специально пришли, чтобы ими восхититься.

Он был в восторге от того, что с его языка слетели эти слова: " Дорогой Мэтр", потому что это выражение не для буржуа.

Верро, который внимательно наблюдал за этой сценкой, намереваясь потом посмеяться над происходящим, понял это намерение, и закусил себе губы, чтобы не рассмеяться.

—

Мои картины не заслуживают того, чтобы ими восхищаться, — скромно сказал Амьен, — но я был бы счастлив их вам показать. К сожалению, я не могу их хранить у себя по той простой причине… что я их продаю.

—

Вы их продаёте даже очень хорошо, и я вас с этим поздравляю, — воскликнул месье Дюбуа. — Ваше состояние в кончиках ваших пальцев, а живопись сегодня-королева профессий. Если бы у меня был сын, я из него сделал бы художника.

—

Хм! — хмыкнул Верро, — а накладные расходы. Краски бесценны. Цена на них чудовищна. Месье, я разорился на тер де Сьене

2

и жён де хроме

3

.

—

Ах! Месье — тоже художник?

—

Я льщу себя этим. Я стал им с самого нежного детства. Мне судьбой, уже при рождении, было предначертано стать художником. Поэтому у меня никогда не было учителя. Я — ученик природы. Поль, представь меня, наконец.

—

Жак Верро, мой школьный товарищ и друг, — прошептал Амьен, который много бы дал за то, чтобы этот вечный студент немедленно испарился из его мастерской.

—

Очарован знакомством с вами, месье, — серьёзно произнёс месье Дюбуа. — Пишите ли Вы портреты?

—

Я пишу и крашу все… все за исключением вывесок… хотя, если бы меня об этом попросил какой-нибудь несчастный коммерсант, я бы рискнул опозорить мою кисть. Но если бы мне оказали честь увековечить черты мадемуазель, вашей дочери, зафиксировав их на холсте, я уверен, что создал бы шедевр.