Игорь Шинкаренко - Мистерия в парижском омнибусе

—

Но, мой отец, — тихо прервала его мадемуазель Аврора, — я не думаю, что эти подробности развлекут месье Амьена. — И к тому же, собираются поднять занавес. Вы мне позволите посмотреть… и даже послушать.

—

Ты права, малышка… я, должно быть, утомил нашего друга рассказами о моих семейных делах, но он, надеюсь, извинит меня за это. Но я забочусь и о твоём состоянии, имей это в виду, так имущество моего ветреного брата должно перейти к тебе после меня. — И затем, — продолжил месье Дюбуа, смеясь, — я старался лишь объяснить моему дорогому Полю, почему я не терплю итальянок. Но это мне не помешает отправиться в один прекрасный день к нему в мастерскую и посмотреть его картину.

Амьен склонился в знак согласия, и так как в этот момент занавес стал подниматься, он был избавлен от необходимости отвечать.

По правде говоря, он едва слушал достаточно запутанную историю, которую отец Авроры ему только что излагал, и ему следовало признаться себе, что разговор этого миллионера был недостаточно… просто, откровенно говоря, мало привлекателен, а что касалось его суждений об искусстве, то он высказывал откровенно нелепые мнения. Амьен не чувствовал, что он в состоянии даже из желания понравиться дочери, против своей воли, обсуждать с отцом достоинства моделей, переехавших из Рима в Париж дабы стоять и позировать перед французскими художниками. Поль предпочитал молча восхищаться прекрасным лицом и головой его дочери, которую он мысленно разделял на три четверти и помещал на полотно некоего фламандского мэтра.

Художник погрузился в это созерцание, с которым мадемуазель Аврора, казалось, соглашалась очень охотно, в то время как месье Дюбуа, вооружённый огромным верроклем, косился на зал, переполненный зрителями и, главным образом, зрительницами.

Она великолепна, — думал Амьен, рассматривая глазом знатока линии этого столь чистого профиля, — и я полагаю, что у нее есть и разум и сердце.

Тот, кого она полюбит, не будет несчастен, и в конце концов, тот, кто на ней женится, не будет обязан жить с её отцом. Хотя я бы предпочёл, чтобы она была менее богата, а её отец был менее буржуа. Некоторые его идеи меня угнетают, и я удивляюсь, что он не заметил, что мы с ним не смогли найти консенсуса ни по одному обсуждаемому нами вопросу. Все его речи и поступки достаточно ясно свидетельствуют о том, что я ему нравлюсь, и это меня удивляет, потому что я ничего не сделал для этого. Возможно, Дюбуа просто демонстрирует меня своим друзьям, как диковинную птицу, этакий некий вид тщеславия, достаточно распространённый среди ему подобных. Они любят помещать в качестве якобы своих друзей актёров, певцов, художников. И все же нет, мне кажется, что у него есть ещё какая-то иная цель, когда он расточает свои авансы в отношении меня. Он действовал бы иначе, если бы не рассматривал мою кандидатуру в качестве своего будущего зятя. Для меня вопрос состоит в том, чтобы вначале понять, нравлюсь ли я его дочери, так как я не рискну, пожалуй, отправиться наслаждаться этой местностью, чтобы затем разочароваться. Я ещё не влюблён в мадемуазель Аврору, но я не замедлю впасть в это состояние, если стану проводить с ней рядом много вечеров. Нужно принять решение, прежде чем подвергнуться такому риску.

Держа сам перед собою эту очень разумную речь, Амьен пожирал глазами мадемуазель Дюбуа, которая, казалось, уделяла все своё внимание сцене, но при этом очень хорошо замечала результат, который производила на своего молодого соседа. Но настал момент, когда Аврора почувствовала стеснение от настойчивости, с коей Поль её рассматривал, и чтобы это прекратить, она заимствовала веррокль своего отца, и направила его на актёра, игравшего Джека Шеппарда, как раз выходившего в этот момент на сцену.

Амьен понял её намерение, и принялся, в свою очередь, смотреть на лица людей, сидящих в партере… исключительно для того, чтобы чем то занять себя, так как пьеса его мало интересовала.

Но вскоре глаза Поля остановились на мужчине, который стоял навытяжку, прислонившись к стене авансцены, у первого ряда кресел.

Этот человек, возможно, не привлёк бы внимания Амьена, хотя он стоял в то время, как все его соседи сидели, но именно этот персонаж пристально смотрел в сторону ложи, где господствовали на передних креслах месье Дюбуа и его дочь. Глаза художника, которые были превосходны, встретились с глазами этого зрителя из оркестра, и он его тотчас же узнал.

Это был именно тот господин, которого он толкнул на лестнице, и который, как ему показалось, неясно походил на пассажира из омнибуса.