Илья Риф - Великий комбинатор возвращается!

Остап поднял сына на руки и, глядя ему в лицо, сказал:

– Теперь мы никогда не расстанемся, – Ибрагиму нужен отец и хорошее воспитание!

Наблюдавшая за семейной идиллией гадалка, взволнованно взмахивала руками и приговаривала:

– Какое счастье! Какое счастье! Как жаль, что Ипполит Матвеевич не может этого видеть!

Возвращаться в прошлое

Очень тяжело,

Старые тропинки

С негом замело,

Замело, завеяло ,

Выбелило все

Время ненасытное ,

Жизни колесо …

После трагической Московской ночи преступлений и разочарований, Воробьянинов помутился рассудком. Он бродил возле своего сокровища, превратившегося в сияющий огнями Дом Культуры железнодорожников, прижимался колючими щеками к мрамору высоких колонн и поливал холодными старческими слезами гранитные лестницы. Ночами ему виделось усатое лицо покойной тещи, которая скалила желтые гнилые зубы, показывала Ипполиту Матвеевичу кукиш и медленно покрывалась бурлящей кровью, вытекающей из разрезанного горла товарища Бендера. Ипполит Матвеевич исхудал, лицо его покрылось грязной седой щетиной, костюм и пальто превратились в лохмотья, искомканная шляпа нависала над разбитым пенсне.

Ночевал Воробьянинов в вокзальном парке на деревянной скамейке; сильно мерз осенними холодными ночами, простужено кашлял, голодал. Держало его на этом свете только одно – непреодолимая ненависть к стульям; бывший предводитель дворянства стал маньяком. Пользуясь большим опытом в части охоты за стульями, Киса глухими осенними ночами взламывал окна погруженных во тьму вокзальных помещений и крушил все попадавшиеся ему стулья и табуретки; крушил жестоко, отчаянно, мстя за свои несбывшиеся надежды; за этим занятием его и задержал нарядом милиции.

После медицинского освидетельствования, – по невероятному стечению обстоятельств! – Воробьянинов был направлен на излечение в психиатрическую лечебницу города Старгорода.

Переодетый в полосатую пижаму и тряпочные тапочки, в сопровождении дюжего санитара, Ипполит Матвеевич понуро шел по темному больничному коридору в палату. Вдоль стен коридора стояли старые, привинченные к полу табуретки; предводитель каманчей злобно посматривал на них и рычал себе под нос:

– Я вам задам, вам задам…

Санитар отворил дверь и Воробьянинов вошел в свою новую обитель. После темного больничного коридора Ипполит Матвеевич почти ослеп от ярких солнечных лучей, щедро заливающих палату через большие зарешеченные окна. Присмотревшись, он увидел, что в палате стоят четыре железные солдатские кровати, на двух из которых лежат пожилые мужчины в полосатых пижамах. Из мебели, кроме кроватей, в палате было еще четыре деревянных тумбочки и четыре табуретки, при виде которых Кису, давно не удовлетворявшего свою страсть, охватила знакомая только маньякам непреодолимая дрожь, но оглянувшись на санитара, предводитель опустил голову и направился к свободной кровати. Вдруг он почувствовал, что чья-то рука нежно обняла его за талию; Воробьянинов вздрогнул, остановился и, предчувствуя что-то ужасное, оглянулся, – на него смотрела, сверкая маленькими хитрыми глазками, обросшая клочьями бороды, голова беглого священника храма Петра и Павла, нарушителя тайны исповеди святого отца Федора Вострикова.

Где спрятал сокровища убиенной тобой тещи? – произнесла голова и противно захихикала.

На Ипполита Матвеевича нахлынула странная слабость, голова его закружилась и с ним случился обморок.

Здесь под солнцем ,

Горячим и томным

Настигают нас стрелы любви ,

И волнуются теплые волны ,

И на рейде грустят корабли …

Молодой человек, таким странным образом попавший в пансионат "Богема", от неожиданности потерял дар речи и долго не мог сориентироваться в обстановке. Но когда он пришел в себя, то увидел, что находится в просторной затемненной комнате на огромной кровати, и кто-то крепко прижимает его к себе.

«Ты мне снился, и ты пришел!» – услышал он страстный женский голос. «Ну! иди же ко мне, возьми меня!» – объятия усилиливались; наш герой начал задыхаться.

– Отпустите же меня, мадам! – прохрипел он. – В мои планы на сегодня не входило расставаться с жизнью. Она дорога мне как память!

Пленник попытался высвободиться, но тщетно, – объятия усилились и мягкие губы впились в его рот. Узник пансионата "Богема" начал синеть и понял, что надо срочно действовать, иначе – конец. Он рванул свою голову в сторону, а затем сильно укусил настойчивую «мадам» за нос.