Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 2. Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

— Видите вон того господина… лысоватый, разговаривает с женщиной в шубке… Напомните-ка мне, как его зовут.

— Альмариан.

— Альмариан!.. А чем он занимается?

— Да всем понемногу, — подмигнул служащий. — Сейчас есть на чем заработать деньги — и он их зарабатывает!

— С ним его жена?

— Конечно нет. Он их, знаете ли, часто меняет.

— У вас не найдется телефонного справочника?

— А как же, месье.

Флавьер направился к креслу в глубине холла, откуда должно было быть видно лицо женщины. Усевшись, он притворился, будто изучает справочник, затем поднял глаза на спутницу Альмариана, и уверенность озарила его сознание подобно солнечному лучу, пробившемуся сквозь тучи… Мадлен! Это она. Как он мог сомневаться? Она изменилась, постарела, лицо ее округлилось… Это другая Мадлен, но это и та же, прежняя… Та же!

Он медленно откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Не было сил достать платок и утереть пот, заливавший лицо. Попытайся он сделать движение, даже умственное усилие, и он, наверное, потерял бы сознание. Он не шевелился, но образ Мадлен был тут, в памяти, он пронизывал его мозг подобно раскаленной игле, жег под сомкнутыми веками. «Если это она, я умру», — промелькнула мысль. Справочник выскользнул у него из рук и упал на пол.

Прошло немало времени, прежде чем Флавьер сумел овладеть собой. Подумаешь, увидел двойника Мадлен. Не терять же из-за этого голову. Он открыл глаза. Нет, это не двойник. Откуда берется это чувство уверенности, когда точно узнаешь что-то или кого-то? Теперь он твердо знал, что Мадлен здесь, рядом с толстяком Альмарианом. Как знал он, что не грезит, что он Флавьер, а не кто-нибудь другой, и что он невероятно страдает — оттого, что при всем том уверен, что Мадлен мертва…

Альмариан поднялся и подал женщине руку. Флавьер нагнулся подобрать справочник и застыл в этом положении до тех пор, пока пара не проследовала мимо него. В его поле зрения попали легкие туфельки, подол шубки… Выпрямившись, он увидел их сквозь решетку лифта, наложившую на лицо Мадлен легкую сетку теней, и вновь ощутил резкий укол прежней любви. Он нерешительно сделал несколько шагов, бросил справочник на стойку, спрашивая себя, заметила ли она его, узнала ли.

— Месье оставляет комнату за собой? — осведомился служащий из-за окошка регистратуры.

— Разумеется, — буркнул Флавьер.

Это слово определяло его дальнейшую судьбу, и он сознавал это.

Утро он провел под палящими лучами солнца, блуждая в окрестностях Старого порта. Здесь тесно переплелись между собой дороги войны и коммерции. Древние камни сотрясались, как склоны вулкана, когда под разгрузку подходил очередной состав. Стремясь унять внутреннюю дрожь, Флавьер вбирал в себя шум и людскую суету. Однако никакое скопление народа не в силах было избавить его от страха: ведь он своими глазами видел труп… И Жевинь его видел, и старуха, обрядившая Мадлен в последний путь, и полицейские, проводившие это дурацкое расследование. Труп был опознан добрым десятком людей… Так что с Альмарианом вовсе не Мадлен… Флавьер выпил анисового ликера в баре на улице Канебьер. Одну рюмку. Но в голове сразу слегка зашумело. Он прикурил сигарету от зажигалки — зажигалки, которая не может лгать, которая тут, в его руке, отполированная прикосновениями его пальцев, столько раз вертевших ее подобно бусинам четок в безмолвной молитве. Мадлен умерла — там, у подножия колокольни, а за много лет до этого Полина… И тем не менее… Он подстегнул себя порцией виски, до того фантастична была мысль, пронзившая его мозг. Их разговор в Лувре он помнил так ясно, будто он происходил вчера. «Когда-то я уже проходила здесь под руку с мужчиной, — сказала тогда Мадлен. — Он был похож на вас, только носил бакенбарды…»

Как все вдруг встало на свои места! Тогда он еще не в состоянии был понять: он был чересчур полон жизни, ослеплен предрассудками; тогда он был далек от горя, болезни… Теперь же он готов принять невероятную и утешительную правду. Точно так же, как Полина позаимствовала тело у Мадлен, Мадлен в свою очередь… А может, и сам он уже видел когда-то в далекие, изгладившиеся из памяти времена это фиолетовое море, эти серые паруса?.. Что, если смерть уже настигала его? Сколько раз?.. Господи, если б можно было знать наверное!.. Мадлен — та знала… Тогда откуда этот страх? Чего он боится? Проснуться? Утратить веру в чудо? Жестоко обмануться? Нет. Он боится лишь одного: увидеть ее, потому что он бы не удержался и заговорил с ней. А сможет ли он вынести взгляд этих глаз? Без дрожи услышать звук ее голоса?