Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 2. Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

— Виски!

По обеим сторонам узкой танцевальной дорожки, развалясь в огромных креслах, непринужденно разговаривали посетители. Беседовали и стоя, с сигаретой в руке. В стаканах красовались трехцветные флажки, мириадами отблесков сверкали бутылки, лихорадочно пульсировала музыка — жизнь обретала былой блеск. Флавьер пил виски жадно, маленькими глотками. Лихорадка проникала в него. Он чувствовал, что готов. Готов к чему?

— Повторить!

Готов без содрогания принять их появление. Только раз увидеть их, и все. Может, они в ресторане? Флавьер направился к огромному залу, где им тотчас завладел метрдотель.

— Месье один?

— Да, — растерянно ответил Флавьер.

Ослепленный в первое мгновение яркими огнями, смущенный, он неловко опустился на стул, к которому его подвели. Пока он еще не решался рассматривать посетителей. Почти наугад выбрал несколько блюд и только потом с деланно скучающим видом медленно обвел взглядом зал. Много офицеров, мало женщин; ничьего внимания он не привлек. Одиноко сидящий в своем углу, он никого не интересовал, и внезапно он понял, что его рассуждения притянуты за уши и пара, виденная им на экране, может, и ногой не ступала в этот отель. Камера случайно выхватила их из толпы на тротуаре; с таким же успехом они могли приехать на машине или прийти из соседнего отеля. Что из этого следует? Не обшаривать же весь город! Да и зачем? Чтобы отыскать женщину, отдаленно похожую на… Чтобы оживить умершую любовь? Он заставлял себя есть. Да, он чудовищно одинок; он ездил в Париж, чтобы окунуться в бушующее море радости и ненависти, затопившее послевоенную Европу. Паломничество на могилу было всего лишь предлогом. Теперь он, Флавьер, не более чем жалкий обломок кораблекрушения, выброшенный на берег приливом. Остается одно — вернуться в Дакар, к привычным обязанностям. А если уж непременно нужно лечиться, то там тоже есть клиники…

— Кофе?.. Ликер?..

— Ликер. Мирабелевый.

Время шло. Флавьер курил; взгляд его был тускл, на лбу у корней волос выступила испарина. Люди вокруг один за другим поднимались с мест. Со столов убирали посуду. Незачем торчать здесь все восемь дней. Завтра же в Ниццу. Отдохнуть там немного и распрощаться с Францией. Он поднялся, ощущая ломоту в суставах. Зал опустел. Зеркала бессчетное число раз отражали тощую фигуру Флавьера, неуверенно пробиравшегося между столиками. По лестнице он взбирался медленно, давая себе последний шанс, но повстречал лишь двух американцев, вприпрыжку сбегавших по ступенькам. В номере он разделся, побросал одежду в кресло и улегся на бок. Заснул он с трудом и даже во сне за кем-то гнался.

Проснулся он совершенно разбитым: странный привкус во рту, похожий на привкус крови, и свинцовая тяжесть во всем теле. До чего же он себя довел! По собственной глупости! Если б он забыл эту женщину еще тогда, в сороковом, если б не стал рядиться в траур, не пренебрегал здоровьем… Ну а теперь он, видно, сходит с ума. В нем вдруг вспыхнула ненависть — к ней, к самому себе, умничающему болвану с непонятными вывертами. Он осторожно помассировал веки, приложил ко лбу ладонь — похоже, скоро и этот жест войдет у него в привычку… Еще немного, и с ним начнут разговаривать успокаивающим тоном, как с больным. Скорее отсюда! Он поспешно оделся, торопясь узнать расписание поездов. Марсель с его дымом, гвалтом, с его кипением жизни страшил его. Вдобавок уже тянуло испытать на себе материнскую заботу женщин в белых халатах. Он мечтал о тишине; он был готов завязать с кем-нибудь роман, лишь бы воздвигнуть заслон перед ужасной мыслью, которая время от времени набухала и лопалась в нем, как переполненная черной кровью вена: «Я схожу с ума!»

Приведя себя в порядок, он вышел из номера. Голова по-прежнему болела. Медленно спустившись по лестнице, он отдышался и направился к окошку регистратуры. В небольшом холле напротив завтракали постояльцы, все как один плотные, крепко сбитые, мерная работа их челюстей вызывала у Флавьера отвращение. Он обратил внимание на одного толстяка — не сон ли это? — в галстуке у которого… Боже! Неужели это он?.. Элегантно одетый мужчина лет пятидесяти разрезал пополам хлебец, беседуя о чем-то с молодой женщиной, сидевшей к Флавьеру спиной. Длинные темные волосы женщины спускались под накинутую на плечи меховую шубку. Чтобы увидеть ее лицо, надо было войти в зал. Да, он войдет… чуть позже. Пока он еще чересчур взволнован. Ну да ничего, эту идиотскую чувствительность он преодолеет. Машинально он вытащил из портсигара сигарету, но тут же положил ее обратно. Спокойнее. Да и вообще, эта парочка его совершенно не интересует. Облокотившись о стойку у окошка, он вполголоса спросил у служащего: