Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 2. Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

Флавьер остановился у витрины «Ланселя». Не то чтобы он хотел что-нибудь купить — просто ему нравилось разглядывать драгоценности, любоваться мягким блеском золота на темном бархате. Ему вдруг вспомнилось, что у Мадлен испортилась зажигалка. А тут на стеклянной подставке как раз были разложены зажигалки. Еще здесь красовались дорогие портсигары. Вряд ли это ее обидит. Он вошел в магазин, выбрал крохотную зажигалку из бледно-желтого золота и русский кожаный портсигар. Ему впервые доставляло наслаждение тратить деньги. Он написал на кусочке картона: « Возродившейся Эвридике», вложил его в портсигар. Он отдаст ей сверточек в Лувре или чуть позже, когда они напоследок зайдут куда-нибудь перекусить. Эта покупка украсила для него все утро. Трогая пальцами бумажный пакетик, перевязанный голубой тесьмой, он улыбался. Милая, милая Мадлен!

В два часа он ждал ее на площади Звезды. Мадлен, как всегда, явилась на свидание минута в минуту.

— О, сегодня вы в черном, — сказал он.

— Я очень люблю черный цвет, — призналась она. — Будь на то моя воля, я всегда ходила бы в черном.

— Почему? Ведь это так мрачно.

— Нисколько. Напротив, черный цвет придает значительность всему, о чем думаешь. Поневоле настраиваешься на серьезный лад.

— Ну а если бы вы ходили в голубом или, скажем, в зеленом?

— Не знаю… Наверное, воображала бы себя ручейком или тополем… Когда я была маленькой, я верила, что краски обладают магической властью. Вот почему я решила научиться рисовать.

Она взяла его под руку доверчивым движением, которое наполнило Флавьера нежностью.

— Я тоже пытался рисовать, — сказал он. — Но получалось не очень похоже.

— Какое это имеет значение? Лишь бы жили цвета.

— Я бы хотел посмотреть ваши полотна.

— О, они немногого стоят! Вам они скорее всего покажутся странными. Это просто сны… Вам снятся цветные сны?

— Нет. Только черно-белые, как в кино.

— Тогда вам этого не понять. Вы слепы!

Она рассмеялась и сжала ему руку, давая понять, что шутит.

— Ах, насколько это прекрасней того, что называют действительностью, — продолжала она. — Попытайтесь представить себе: цвета, которые соприкасаются, сливаются, поедают друг друга, проникают в вас целиком. Становишься похожим на насекомое, которое срастается с облюбованным им листком, на рыбу, превращающуюся в коралл. Каждую ночь я переношусь в иную страну.

— И вы тоже, — прошептал он.

Тесно прижавшись друг к другу, они обходили площадь Согласия, не замечая никого вокруг. Едва ли Флавьер отдавал себе отчет, куда они идут. Он был поглощен сладостью этих признаний, и в то же время какая-то часть его сознания оставалась настороже, не упускала из виду нерешенной проблемы.

— Когда я был мальчишкой, — продолжал он, — я был одержим этой таинственной страной. Я даже мог бы показать на карте, где начинаются ее земли.

— Но ведь это не одна и та же страна!

— О, почти та же! Моя страна полна сумерек, ваша — света, но я очень хорошо знаю, что они смыкаются одна с другой.

— А теперь вы больше не верите в эту свою страну?

Флавьер замялся. Но в ее взгляде было столько доверия! Судя по всему, она придавала его ответу большое значение.

— Нет, я все еще верю. Особенно с тех пор как узнал вас. Некоторое время они продолжали прогулку в молчании. Согласный ритм их шагов поддерживал в них одинаковое течение мыслей. Они пересекли обширный двор, поднялись по узкой темной лестнице. Вскоре они очутились в соборе, среди египетских богов.

— А я не верю, — сказала она, — я просто знаю, что моя страна существует… Она столь же реальна, как и здешний мир. Только об этом не надо говорить вслух.

Египетские статуи провожали их пустыми глазницами. Навстречу то и дело попадались отполированные до блеска саркофаги; испещренные таинственными знаками каменные плиты, а в торжественной глубине пустынных залов — гримасничающие морды, невероятные оскаленные рыла с глубокими отметинами пронесшихся веков, присевшие на задние лапы звери — чудовищная окаменевшая фауна.

— Когда-то я уже проходила здесь под руку с мужчиной, — прошептала она. — Это было давно, очень давно. Он был похож на вас, только носил бакенбарды.

— Это несомненно иллюзия. Иллюзия уже виденного. Дежа вю. Такое бывает сплошь и рядом.

— О нет!.. Я могла бы привести вам потрясающие своей достоверностью детали… А вот послушайте: передо мной часто встает городок — не знаю его названия… Я даже не знаю, во Франции ли он, и однако задумчиво гуляю по его улицам, будто жила там всегда… Через город протекает река… Справа, на берегу, стоит галло-римская триумфальная арка… Если подняться по проспекту, обсаженному большими платанами, слева увидишь арены… несколько сводов, обвалившихся лестниц. В глубине арен высятся три тополя, поодаль пасется стадо баранов.