Буало-Нарсежак: Буало-Нарсежак. Том 3. Та, которой не стало. Волчицы. Куклы.

Внезапно он услышал ее шаги на тротуаре. Ошибиться он не мог. Походка у нее была почти бесшумная, но он распознал бы ее шаги среди тысячи других: мелкие порывистые шажки, стесненные узкой юбкой. Раздался легкий скрип калитки, и вновь все стихло. Мирей прошла по палисаднику на цыпочках, осторожно повернула ручку двери. Равинель забыл о еде. Потом взял еще кусочек ветчины. Он сидел на стуле как-то боком. Дверь за спиной внушала ему страх. Мирей уже, конечно, стоит за этой дверью, приложив к ней ухо и прислушиваясь. Равинель кашлянул, звякнул горлышком бутылки о край стакана, зашуршал бумагами. Может быть, она ожидает услышать звуки поцелуев?.. Вдруг дверь распахнулась. Он обернулся.

— Ты?!

В своем распахнутом пальто, под которым виднелся строгий костюм цвета морской волны, она походила на мальчика. Под мышкой у нее была зажата большая черная сумка с вензелем «М. Р.». В своих тонких пальцах она нервно мяла перчатки. Она смотрела не на мужа, а на буфет, на стулья, на закрытое окно. Затем она перевела взгляд на стол: апельсин на коробке с сыром, графин… Сделав пару шагов, она откинула вуаль, серебрившуюся от капелек дождя, и резко спросила:

— Где она? Говори, где она?

Равинель, ошеломленный, медленно поднялся.

— О ком ты говоришь?

— Об этой женщине… Мне все известно… Не стоит лгать!

Он машинально пододвинул ей стул и, ссутулясь, приняв удивленный вид и недоуменно разведя руки, спросил:

— Мирей, дорогая… Что с тобой? Что все это значит?

Она буквально рухнула на стул, уронила голову на сложенные на столе руки — при этом ее светлые волосы упали на тарелку с ветчиной — и разразилась рыданиями.

Совершенно обескураженный и искренне потрясенный, Равинель принялся утешать ее, похлопывая по плечу.

— Ну будет, будет тебе… Да успокойся же! Что это еще за история с какой-то женщиной? Неужели ты думаешь, что я тебе изменяю? Глупышка! Ну иди, посмотри сама… Да, я на этом настаиваю. А потом ты мне все объяснишь.

Подняв ее со стула, придерживая за талию, он повел ее за собой. Склонив голову ему на грудь, Мирей продолжала плакать.

— Ты можешь все осмотреть. Не бойся. Пойдем.

Он толкнул ногой дверь в спальню, нащупал выключатель, включил свет. Говорил он громко, ворчливо, как старый добрый друг.

— Узнаешь эту комнату, а?.. Здесь только кровать и шкаф… И никого ни в кровати, ни в шкафу… Принюхайся!.. Ну что? Пахнет только табаком, поскольку я люблю выкурить трубочку перед сном… Духами не пахнет, верно? Пойдем теперь в ванную… Если хочешь, осмотри и кухню… Мне нечего скрывать…

Шутки ради он открыл даже кухонный шкаф. Мирей вытерла глаза и постаралась улыбнуться. Он повернул ее к себе и прошептал ей на ухо:

— Ну что, убедилась, малышка? Мне даже нравится, что ты меня ревнуешь… Но проделать из-за этого такой путь, да еще в ноябре… Что же тебе наговорили обо мне?

Они вернулись в столовую.

— Черт возьми! Мы же забыли осмотреть гараж!

— Не надо так шутить, — пробормотала Мирей и чуть было не разрыдалась снова.

— Тогда давай! Выкладывай всю историю… Садись в кресло, а я пока включу калорифер… Ты не очень устала?.. Вижу, вижу, ты буквально валишься с ног! Устраивайся поудобнее.

Он придвинул обогреватель к ногам жены, снял с нее шляпку и примостился на подлокотнике кресла.

— Не иначе как анонимка, да?

— Если бы анонимка… Мне написала сама Люсьена.

— Люсьена?.. А письмо у тебя с собой?

— Конечно!

Она открыла сумку, вынула конверт. Он буквально вырвал его у нее из рук.

— Да, это ее почерк. Ну это уж слишком!

— Она даже не постыдилась подписаться.

Он сделал вид, что читает письмо. На самом деле он знал наизусть эти три страницы, которые Люсьена написала в его присутствии не далее как позавчера:

«…каждый вечер он встречается с рыженькой машинисткой, которая работает в банке «Лионский кредит». Я долго не решалась открыть вам глаза, но…»

Равинель заходил по комнате, сжимая кулаки.

— Совершенно немыслимо! Люсьена совсем чокнулась…

Как бы машинально он сунул письмо в карман и посмотрел на часы.

— Пожалуй, уже поздновато… И потом, сегодня среда, и у нее, должно быть, дежурство в больнице… Жаль! Мы могли бы сразу же разобраться в этой дурацкой истории… Ну ничего, подождем.

Он вдруг остановился и недоуменно развел руками:

— И эта женщина считалась нашим другом… Мы принимали ее как члена нашей семьи… Почему, ну почему она это сделала?

Он налил себе вина и выпил одним глотком.