Виктор Акулов - Чужакам тут не место!

– Говоришь, что в нашей стране у тебя ни родственников, ни друзей. (фр.) – Ко мне подошел полисмен.

– Никого. (фр) – Я отвечал лаконично. Сказать по-французски мне было сложнее, чем слушать, пусть и понимая с горем пополам. И какой смысл объяснять ему больше?

– И ты без документов? (фр.)

– Да. (фр.)

– Ладно. Иди. И коробочку с собой забери. – Полисмен показал на ту, что хранила ноутбук. – Сойдет за крышу. Ночью обещали дожди. (фр.)

Я освободился в Париже. Красиво ли там? Какое мне дело до архитектуры, eсли только что освободился? То есть это важно, но не в первую очередь. Доживало лето. Еще жарко. Пот со лба. Я заглядывался на девок в юбках. В Колнбруке таких не было. Я слонялся по столице бездельно и бесцельно, как и прежде в тюрьме-санатории. Случайно наткнулся на оружейный магазин. Внутри него загляделся на стенды. Окаменел, будто загипнотизированный. Продавца, кажется, услышал не сразу. Я могу долго смотреть на грозовое небо и оружие. Ну и еще девки в юбках. На которых, впрочем, вспоминая болезнь, старался смотреть реже. Проблема, что огнестрельный ствол мне не продадут. Документы отсутствовали. Жаль. Без огонька кое-кому не дашь дать прикурить и не взять напрокат островок. Тоже мне оружейный стенд – нельзя то, нельзя это. Стена плача – вот что тут. Ну а холодное оружие – пожалуйста, не вопрос. Я положил глаз на нож длиной с две мои ладони. С выкидным лезвием, знаете ли, не пользуюсь. Один, два удара – того жди, лезвие разболтается и потеряет боеспособность. Конечно, я, гражданин мира, использовал бы оружие, если только самооборона, если толпа возьмет в «кольцо». Ночной Париж опасен.

Я расплатился за нож. Продавец упаковывал его в подарочную коробочку. Я сказал, что это лишнее. Ведь есть чехол. Тем не менее он завернул нож в бумагу и обмотал скотчем. Так, дескать, положено.

На улице я разорвал бумажную обертку. Выкинул ее в мусорку. Нож положил в рюкзак. Ну вот и приготовился к полночи.

В метро вокзала Nord я уперся в турникет. Вскоре прошел «зайцем» следом за билетовладельцем, почти впритык к нему. Поблизости не заметил контроллеров. Зато они, двое, спросили мой паспорт, чтобы выписать «заячий» штраф. А я вручил «волчий билет», тюремный английский документ. В нем указывалось, что проживаю по адресу Колнбрука. Там не упоминалось слово тюрьма. «Removal centre» – было написано, дословно переводя, движущийся центр. Контроллеры спросили, что это такое? «Транзитный беженский лагерь, откуда распределяют в другие места», – объяснил я. Хотите верьте, хотите нет – на адрес Колнбрука они выписали штраф. В будущем еще немало таких выпишут. Штрафы – это своего рода мои поздравительные открытки англичанам.

В вагоне метро я вспомнил заключенных, которые все еще не сдвинулись с места. Моя история – капля в бурном море. Откроешь интернет – найдешь истории о концентрационных колнбруках. Поймешь: мой рассказ от первого лица не сгущает краски. Мог бы иначе…

Я не случайно вышел из метро на парижской станции Stalingrad. День догорал. На улице с головой окунулся в темные чувства. Мирной коровой, решил, не буду. Я ощутил себя не совсем черных и не совсем красных, а цвета ядовитой спидозной пульсирующей крови, то есть багровых убеждений.

Впереди ночь.

«Тазик» – так в Гродно называют автомобили.

Кубы в шприце.