Владимир Колычев - Любовь с прицелом

— Будем остужать? — спросил Родион, смиряясь с неизбежностью.

— Будем тушить, — ответила Лида, ускоряясь.

Родион держал ее за бедра, направляя движение, но его руки вдруг оказались у нее под ногами. А сама она вцепилась ему в плечи, склоняясь над ним как всадница над конем, переходящим с шага на галоп.

— А помнишь Питона? — спросила Лида, затуманенно глядя на него.

Родион не ответил. Какой, к черту, Питон? Ему бы заданный темп выдержать с минимальным вредом для здоровья.

— Зачем он баб душил? — Ее руки вдруг оказались у него на горле.

При этом она улыбалась, давая понять, что шутит.

— Жаль, Тайку твою не задушила!

Лида продолжала улыбаться, но уже душила Родиона. Руки у нее тонкие, женственные, но сколько же в них силы! Как будто сам дьявол жил в ней. Да и ноги тоже крепкие. Родион пытался, но не мог высвободить свои ладони.

— Я ее задушу! В тебе! — Лида пыталась обратить в шутку страшную правду.

Она убивала Родиона, лишала его воздуха, сдавливала кадык, расчищала себе дорогу к жизни с чистого листа.

Родион должен был понимать, что такой исход вполне возможен. Лида не хотела делиться с ним. Теперь он уже не был ей нужен. Не зря же она предложила ему стать капитаном. На час.

И еще он должен был понимать, что ей никто в этой жизни не нужен. Лида любила Полевая, но с легкостью отказалась от него, переключилась на Родиона. И Вакулу она не оплакивала. Ей временно был нужен Родион. Эта особа взяла его в аренду, а сейчас вот разрывала договор за ненадобностью такового.

Родион знал, что так может быть, и даже на всякий случай приготовил нож, сжал его в руке. Но как высвободить ее, когда Лида выжимает из него последние остатки жизненных сил? Воздуха нет, сознание стремительно гаснет.

В себя он пришел от оглушительной тишины. Проскурин понимал, что находился в палатке, но кромешная тьма и гнетущая тишина наводили его на страшные мысли. Такое ощущение, как будто он лежал в гробу.

Но все же Родион был жив. А умерла Лида. Он и не помнил, как высвободил руку с ножом, нанес удар. Но это случилось. Иначе Лида не лежала бы сейчас на боку. С открытыми глазами. В палатке темно. Непонятно, почему парень видел блеск в этих глазах. Лида безжизненно смотрела на него и улыбалась.

Подполковник Васюхин покачал головой, с укором глянул на Родиона и проговорил:

— Где-то мы были неправы, в чем-то была наша вина, но ты, герой, замазан по самые уши.

Родион уныло молчал. Он в госпитале, под наблюдением врачей, его жизни ничто не угрожает. Но сколько ему пришлось вынести, чтобы выйти к людям, попасть сюда.

А еще Проскурину пришлось исповедаться перед следователем. Он рассказал все без утайки, умолчал пока лишь об одной детали. Следствие идет полным ходом, скорее всего, Родиона ждет скамья подсудимых. Как ни крути, а убийство Лиды повесили на него. Все остальное под вопросом, но ее одной хватит для солидного срока. Если следствие и суд не примут его версию.

— Скажи, что это любовь.

— Любовь, — не стал отрицать Родион.

— Голову из-за бабы потерял.

— Потерял.

— На закон наплевал.

— Нет.

— Наплевал. Сломя голову по лезвию бритвы!.. Да какое там лезвие! Ты за этой Каретниковой за гранью шел!

— Я закон уважаю, — заявил Родион.

— Да ну!

— И могу доказать.

— На суде?

— Прямо сейчас. — Родион вынул руку из-под простыни, перевернул мешочек, который в ней держал, и высыпал себе на живот бриллианты.

Их было много, шестнадцать камешков. Даже отдав их за полцены, Лида запросто могла купить тридцатиметровую яхту. Он мог бы уйти с этими бриллиантами, наплевать на все и раствориться на просторах страны, обеспечив себе безбедную жизнь. Но нет, Проскурин подчинил себя закону.

Васюхин смотрел на бриллианты с открытым ртом. Не надо было вызывать эксперта. И без того ясно, что камешки настоящие. Гораздо сложней поверить в подлинность чувств Родиона.

Но ведь он действительно расставался с этим богатством легко. Потому что не чувствовал за собой морального права владеть им и любить Лиду. Но Родион продолжал обожать ее. Несмотря ни на что.