Аркадий Карасик: Любовь под прицелом

Дом, в котором живут родители, серая уродливая коробка времен Хрущева, — на полдороги от работы до моего жилья. Мало того, он стоит в ряду таких же уродцев рядом с остановкой автобуса, где мне приходится пересаживаться на трамвай. Очень неудобно!

Неизвестно, ожидает ли меня дома обедо-ужин, приготовила ли его Ольга, а у матери всегда наготове и борщ, и второе, и, главное, вкуснейшие пирожки с необыкновенной начинкой. Поэтому в памятный день я снова заглянул в родительскую однокомнатную квартиру на втором этаже.

— А у нас, Коленька, новость, — сразу сообщила мать. — Фимка замуж выскочила.

Серафима, или, как ее все дружно звали — Фимка, напоминала грушу, если не перезрелую, то готовую перезреть. Узкоплечая, с мощными бедрами и перевязанным тесьмой тощим хвостиком волос, она не пользовалась вниманием парней. Скорее наоборот — вызывала насмешки и ядовитое хихиканье.

Мама давно тайком всхлипывала. Не видать ей замужества дочери и не нянчить внучат… И у нас с Ольгой детей не было.

Поэтому я и удивился. Сестра вышла замуж? Да еще так скоропалительно, что мы и не заметили!

Интересно, кого она подманила? Неужели такого же уродца? Вообще-то при физической силушке Фимки — впору не подманить, а заковать в семейные кандалы. Ибо сеструхе нужно бы работать грузчиком в продовольственном магазине, ворочать пудовые тюки и ящики, а не трудиться лаборанткой в научно-исследовательском институте.

Вторая новость, которой огорошила меня мать, оказалась ещё более удивительной.

Неожиданного жениха Фимки я однажды видел. Он — полная противоположность сестре. Если она красуется разбухшими бёдрами, то Никита вообще их не имеет. То есть бедра, конечно, есть, но такие тощие, что создается впечатление — ноги растут прямо из живота. Зато плечи у парня необъятные, рубашки самого большого размера лопаются по швам.

Плюс — неприятная для окружающих манера размахивать руками, разводя их в стороны или прижимая к выпуклой груди. Не зря готовые на прозвища дворовые пацаны при первом появлении Никиты прозвали его Штопором.

А ежели учесть возраст молодоженов: Фимке — тридцать пять, Никите — двадцать восемь, то впору удивляться фокусам насмешницы-жизни.

— Кого осчастливила сеструха? — Я прикинулся ничего не видящим и не слышащим простаком.

— Знаешь ты его, знаешь. С неделю тому назад Фимка приводила на обед… В милиции служит…

Всех, кого сестра приводила в родительский дом, просто не упомнишь. Они таинственно возникали и так же таинственно исчезали. Но Никиту я запомнил. Гаишник. Их я по запаху отличаю от всех других. Может быть, потому, что часто разъезжаю на «москвиче».

— Новобрачная уже переехала?

— Куда? — с горькой улыбкой спросила мать, убрав руки под фартук. — Муженек Фимкин в милицейском общежитии обитает… Дома Фимка, дома… Вон — скубятся с отцом…

Действительно, из комнаты доносятся голоса: густой, прокуренный и женский плачущий.

Я осторожно, стараясь не привлекать внимания, пробрался на диван, служащий спальным местом для матери. Отец с Фимкой сидели возле окна.

Разговор шел на максимальных оборотах.

— Искала, искала и нашла, — раздраженно гудел отец. — Твоего парня впору раствором обливать и в кладку засовывать. Ногами наружу… Небось, в милицейском строю весь ранжир портит. И как его только не попрут — никак не пойму.

Отец работал на стройке каменщиком и был твердо уверен, что только там его окружают настоящие люди. Все остальные, находящиеся за пределами временного ограждения, — глупы и уродливы. Иногда эти определения, нисколько не смущаясь, он отпускал в адрес родных и близких.

— Зато человек хороший, — Фимка выбулькивала слова, щедро разведенные слезами. — Его в милиции ценят, награждают…

— Квартиру-то имеет твой милиционер? — осторожно спросила мать. Видно, она страшно боялась, как бы молодая пара не поселилась на их с отцом жилплощади. Правда, селиться некуда — разве только в ванную или в туалет, но все же. — Колька вон обженился и живет у жены…

— Вот и Никитка тоже станет проживать у своей жены! — Фимка развернула то, что у нормальных женщин зовется грудью, а у нее напоминает обычную доску. — Станем на очередь — получим жилплощадь, тогда переедем…

Отец выразительно фыркнул, но конкретизировать свое мнение не стал. Может быть, потому, что из опыта аналогичных дискуссий знал: вместе со слезами из дочери польется такой поток упреков и жалоб, что до утра не расхлебаешь.