Елена Грушко - Следствие поручено мне. Повести о милиции

В отпуске он совсем забыл об этой страшной игрушке. И надо же, в первый же день по возвращении она так напомнила о себе.

— Трепаться ты силен, Санек. А как до дела — штаны обмочил, — говорил ему между тем Зубарев. — Помнишь, говорил: поедем на материк вдвоем, а сам дунул в отпуск, даже адреса не оставил. «Дай полсотни!» — дразнил он Милютина.

— А я что? Ведь мне на работу надо. Отпуск кончается.

— Опоздаешь на недельку, подумаешь! Ну, дадут выговоряку — переживешь как-нибудь. Дальше Курил не пошлют.

— Но… как же, где же…

— Вот это другой разговор. Не здесь, конечно. На материк махнем. Лучше всего — в Хабаровск. Там людей побольше, укрыться легче. Да и смываться хорошо: хоть самолетом, хоть поездом. А там ищи-свищи, страна большая.

— Но у' меня и на билет до Хабаровска денег нет, где взять?

— Считай, что полсотни тебе уже занял.

«На черта я с тобой связался?!»

…Они четыре дня ходили по Хабаровску, высматривая магазин поудобнее, поглуше. Примеривались, какая может быть выручка. Ночевали в гостиницах, упрашивая дежурных пустить на одну только ночь. И уже совсем им надоело шататься по городу, как вдруг, проезжая на вокзал, из автобуса они заметили сберегательную кассу. Это было накануне вечером. Уже темнело, улица была глуха и пустынна, окна светились ярко. Юрка решил: то, что нужно.

— Понимаешь, странно мне все это, — говорил между тем Женя Рощин сидевшему за другим концом стола Сергею Аникееву. — Этот Милютин у меня из головы не идет. Сначала я его фамилию встретил — точно помню — в какой-то другой гостинице. Теперь здесь, в «Дальнем Востоке». Допустим, совпадение. Проверил — нет, не ошибся я. Он жил в «Маяке», в комнате на восемь человек. Здесь он снимает двухместный номер, опять с тем же Зубаревым, что жил с ним и в «Маяке».

— Там — восьмиместный, здесь — двухместный. Люди улучшили свои бытовые условия. Радоваться надо.

— Радоваться-то надо. А вот мы сейчас сортируем приезжих с Камчатки, и знаешь, чьи карточки мне опять на глаза попались?

— Их?

— Точно!

— Ну-ка, ну-ка!..

— Так вот, по возрасту они как раз подходят. Милютин — сорок седьмого года рождения, Зубарев — пятидесятого.

— В каком номере они жили?

— В двести двадцать втором.

— Быстро разыщи горничную, дежурную по этажу, администратора. Всех, кто может помнить их в лицо. Я осмотрю номер. Быстро!

Днем Милютин зашел в ту самую сберкассу, выбранную ими накануне. На улице он подобрал кем-то, видно, выброшенный билет вещевой лотереи и, вертя его в руках, шагнул в помещение. И хотя еще абсолютно ничего не произошло, внутри все ныло от страха. Себе-то он мог признаться в этом.

С детства Саня очень любил читать книжки. Все равно какие. Но больше всего — про разные приключения. Читал — и начинало казаться, что все — о нем. Это он, красивый и остроумный, приканчивал в рукопашной матерого бандита и, перевязав плечо рукавом рубашки, говорил белокурой, нежной: «Ничего, до свадьбы заживет. До нашей свадьбы?»

Ему то хотелось поступить в юридический, то заняться боксом. Чтоб все видели его силу, обаяние и мужество. Однако за что бы он ни брался, его хватало ненадолго. Новая идея увлекала его — и опять на месяц. Где-то в душе он признавался, что быть на виду не так-то просто: надо работать, надо учиться. Ни того, ни другого не хотелось. Даже в семье его хватило ненадолго, хотя, казалось, он любил жену. О семье надо было заботиться, а ему нужно было, чтобы заботились о нем. Может быть, поэтому так легко ему было в ресторанном оркестре: каждый вечер на людях, все ему: «Саня, Саня…» И пятерку всегда сунут в карман, только сыграй! С женщинами ему везло: быстро знакомился, легко добивался успеха. Говорил, что способен на многое.

— Трепло ты, — сказала ему последняя его пассия. — О благородстве поешь, а куда деньги мои дел?! Пропил, гад такой.

— При чем тут деньги?!

Он давно решил: не важно, какой ты есть, — важно, каким тебя видят. И внутренне тянулся к Юрию, видя в нем ту стену, к которой можно прислониться, казаться и себе, и людям сильным, уверенным, твердым.!

…Он долго водил пальцем по таблице, шевелил губами, уже внутренне ликуя: эти дурехи ничего и не заподозрили. Будет что Юрке рассказать. Значит, так: двери двойные, можно палкой подпереть, чтоб никто не вошел, работниц всего трое, молоденькие — струсят…

Зубарев выслушал его молча. Про себя он отметил лихорадочную торопливость Санькиной речи, хвастливость… Надо будет выпить перед делом. Замельтешит в последнюю минуту, заноет. А с водочкой — посмелеет.