Мария Литошко - Исповедь падшего

— Зачем же ты вернулся, Мартин? — прошептала она. — Ты так рискуешь. Если тебя кто-то узнает, тебя не пощадят!

— Неужели Вам жаль меня? — я был совершенно потрясен ее словами.

— Что бы с тобой ни происходило тогда или теперь, я всегда буду винить только Френсиса Моррэса: он сломал твое детство, растоптал сердце маленького мальчика и не поселил там любовь и сострадание. Такое никогда не остается без последствий!

— Это просто оправдания, — опровергая, я покачал головой.

— Нельзя построить хороший, надежный дом на рыхлой или болотистой земле без крепкого фундамента. Однажды он все равно упадет и рассыплется! — Бетти любяще взяла меня руками за лицо. — Уезжай немедленно! Ты ничего уже не сделаешь, и прошлого не вернуть. Спаси свою жизнь!

— Я приехал, чтобы повидать своих погибших друзей. Я должен попросить у них прощения!

— Нет! Ни в коем случае! Тебе нельзя в Нью-Йорк — это опасно! — взволнованно воскликнула женщина и подняла с пола брошенные мною очки. — Вот, надень их — так куда надежнее — и просто уезжай! Обещай мне, что не станешь рисковать! Обещай! — как и раньше, она настойчиво не сводила с меня тревожный взгляд.

— Обещаю, я немедленно вернусь в Европу!

Бетти дважды и очень настойчиво предложила мне поужинать с ней, но я попросил лишь стакан воды.

— До свидания, Бетти! Я всегда буду помнить о Вас! — я крепко обнял ее в последний раз.

— Пиши мне, где бы ты ни был! Ступай с Богом, Мартин!

Мои часы показывали ровно шесть. Обещание, данное Бетти, я, конечно, не сдержал. Обратного поезда в Нью-Йорк ждать почти не пришлось. Я появился на вокзале на удивление вовремя и даже успел купить билет в первый класс. И хотя я добирался до Чикаго безумно долго, а пробыл здесь не дольше двух часов, мне не было жаль потраченного пути.

Мое сердце радовалось, что с Бетти все хорошо. Пусть даже она не молода, а на лице появились морщинки, но она живет. Я ощущал тепло в груди оттого, что нашел ее и смог обнять! Но этого было мало. Я не хотел возвращаться в Европу, так и не исполнив свое неразумное желание.

Годы не помогли мне забыть то, что было. Но почему я решил, что всем остальным это удалось?

Мне не было известно, где похоронена мисс Стоун, но я знал, где искать могилу Дэна. Молли любила красные розы, поэтому для друга я решил взять такие же. Как только поезд доставил меня в Нью-Йорк, я скупил все розы в первом попавшемся цветочном магазинчике — их было не меньше полусотни — и поймал такси. Ровно в полдень я уже стоял у ворот самого большого городского кладбища.

Погода идеально передавала состояние моей души: тот же мертвый холод и обессиленный покой, как последствие полного отчаяния. Снег тихо ложился вокруг. Не было ни ветра, ни единого звука. Я, словно гость в чужом царстве, тихо вошел в приоткрытые ворота и с почтением прошел мимо неизвестных могил. Ноги уверенно вели меня по узкой тропинке. Это удивительно, но они привели меня на нужное место, хотя я был здесь всего раз: в день похорон Дэна. Я остановился возле его могилы и застыл: Молли похоронили рядом с ним. Она смотрела на меня своим уверенным, прекрасным взглядом, из-за которого я потерял сон, но теперь уже с черно-белого портрета на каменном надгробье. А Дэн… Само его лицо говорило о том, каким удивительным он был человеком и надежным другом. Я упал перед ними на колени, выронив цветы.

— Прости меня, Дэн! — в горе прошептал я. — Я поддался мнимой мечте, я так хотел любви, так хотел стать по-настоящему счастливым, что «ослеп». Я забыл кто ты, забыл, что ты мой единственный друг. Думаю, ты видишь, как я несчастен! Я один, совсем один! Я никому не верю и никто не смог мне тебя заменить! Будь ты сейчас рядом, все было бы иначе…

Замерзая, на снегу лежали алые розы. Я протянул руку к одной из них и положил цветок на могилу Дэна.

— Я ненавижу себя за то, что однажды позволил себе ненавидеть тебя!

Мое сердце умоляло о прощении, но разум ясно понимал: этого никогда не будет. Я был наказан вечным одиночеством.

— Молли, — затем я посмотрел на ее лицо, словно она сидела здесь, рядом со мной. — Я обезумел той ночью. Тогда твои слова свели меня с ума, но я не хотел убивать тебя! Это была случайность! — из моих глаз неудержимо лились слезы. — Ты должна была жить!

Я закрыл ладонями лицо, страдая от душевной агонии, но потом все же нашел в себе силы, собрал со снега цветы и положил на обе могилы.

— Они для тебя, любимая! Я так и не смог забыть ни тебя, ни Дэна. Вы должны были жить!