Мария Литошко - Исповедь падшего

Меня больше не тянуло к странствиям. Испанским я овладел в совершенстве. Первые полгода дались труднее всего, но после стало куда легче.

В моей квартире был сущий бардак или, если назвать это более красивой фразой, — богемный стиль. Может быть, Дэн и был прав, говоря, что я не обладаю тонким вкусом и чувством стиля. Множество всяких антикварных безделушек, которые я со страстью скупал на рынке Эль Растро, валялись в каждом углу, а спальня, детали которой напоминали восток, была похожа на опочивальню турецкого принца, где уже три месяца, как забыли сделать уборку. Благо, хозяин бывал здесь крайне редко.

Я коротал ночи, сжимая в объятьях ту или иную красавицу, и каждая свято верила, что для меня является особенной. Однако я эгоистично пользовался их телами и красотой, чтобы позабыть лицо Молли. Я пытался, но тщетно. Я так старался влюбиться в одну из тех прекрасных испанок, но у меня не получалось. Как же все-таки жестока судьба! Она не дала мне быть с Молли, но и не позволяла ее заменить. Даже не имея права коснуться ее, я сейчас все бы отдал, лишь бы каждый день видеть ее глаза, как раньше. И пусть даже ценой ревности и каждодневной боли, которая со временем могла пройти, зато я бы смог быть рядом с ней и не потерять бесценную дружбу Дэна.

— Милый, ты ведь любишь меня, правда? — девушки часто задавали мне этот вопрос, когда мы лежали вдвоем в постели.

Красивые, полные надежды и любви глаза заглядывали мне в самую душу, желая услышать заветные слова, но мое сердце молчало.

На пороге уже «ожидал» 1930-й год. Рождество я встретил дома совсем один. В этот раз я никуда не пошел. Повар в моем кафе готовил изумительно! Ужин на рождественском столе был его заслугой. Блюдо, достойное гурмана, источало манящий запах картофеля и мяса, запеченного со специями и сыром, но я, будто не замечая тарелки, вожделенно смотрел на огонь горящей свечи. Мне вспомнилось наше с Дэном Рождество. Впрочем, оно тогда было первым в моей жизни. Мой друг являлся самым лучшим воспоминанием всего, что было.

Время не лечит, по крайней мере, мне оно не помогло. Кого я пытался обмануть? Мне ничего не удалось забыть!

С глубочайшей ненавистью к самому себе, я разразился болезненным криком, в ярости сбросив тарелку со стола.

— Дэн, прости меня! Умоляю, прости! — я положил голову на стол, накрыв ее руками, и из моих глаз хлынули слезы беспомощности и отчаяния.

Праздника не было. Свеча догорела, а я, убитый запоздалым горем, уснул прямо в одежде. Я очень хотел стать счастливым, достичь наивысшего счастья — момента, когда получаешь то, что желанно, но в итоге стал самым несчастным!

Очнувшись с восходом солнца, меня настигло непреодолимое желание вернуться в Америку.

«Прошло три года…» — я посмотрел на себя в зеркало. — «Быть может, меня никто не узнает?»

Я зачесал назад волосы, надел очки, являвшиеся простой бутафорией, и немедленно принялся готовиться к отъезду.

Кафе пришлось оставить на управляющего, и хотя в моей голове билась одна мысль — о том, что я никогда не вернусь сюда, мне не хотелось «сжигать» единственный мост.

Это место не стало для меня родным, как я ни старался. Покидая испанскую землю, я оглянулся на ее берега: странно, но в душе не дрогнула ни одна струна. «По крайней мере, эта страна не принесла мне горя», — подумал я, в последний раз глядя на теплый край, что стал мне надежным убежищем.

Корабль уходил все дальше. Я словно шел на чей-то зов, безвольно двигаясь обратно в прошлое. Америка — мой родной дом, и он манил меня, притягивал к себе, словно магнит. Я ничего не мог поделать. Годы унесли с собой весь страх. Убегая в Европу, я даже не допускал мысли вернуться в Нью-Йорк снова. И откуда только взялось это наваждение? Мне очень захотелось прийти к Дэну и Молли, подойти к их могилам, положить цветы…

Еще ни один убийца не удержался от соблазна хоть раз вернуться на место, где совершилось его деяние. И куда только в такие моменты девается осторожность? Подвергая себя крайнему риску, я, как завороженный, пересекал Атлантику, дабы удовлетворить одно из самых ненормальных своих желаний.

Как и когда-то давно, Новый год я встретил на борту корабля. Все было так же, за одним исключением: Дэна не было рядом, и эту пустоту не могли заполнить ни веселье, царящее вокруг, ни люди, чьи разговоры и смех заглушали игру музыкантов.

Я сидел за столиком вблизи оркестра и темнокожего певца. Хотя его песни были очень даже энергичными, как и сама музыка, я не мог найти в себе ни капли радости, ведь все это напоминало мне о друге, которого нет, о нашем доме, о прошлом… Со мной дважды пытались заговорить то кокетливая молодая женщина, то пожилой джентльмен, явно искавший с кем-либо общения, но я отказался от их общества. А когда часы пробили полночь, допил шампанское и вовсе удалился к себе в каюту.