Скородумов просматривал свежие газеты, привезенные с собой из Москвы, оторвался на секунду, окидывая одобрительным взглядом худощавую, мускулистую фигуру начальника, подмигнул многозначительно:
— Весь секрет продления молодости состоит в том, чтобы не стареть.
— Мудро. Сам придумал или вычитал из модных ныне сочинений бывших диссидентов? — шутка подполковника не подняла настроение у Полуэктова.
— Вычитал, — признался Скородумов, — только что, — хлопнул он по газете. — Интересной нынче пресса стала. Чего только не пишут. И нет такой газеты, в которой о преступности не смаковали бы. Нас по чем зря кроют.
— А за что нас хвалить? Ты много в этом году обезвредил преступников?
Скородумов посмотрел на него удивленно. Догадался: не в духе ныне следователь по особо важным делам. Но это его не обескуражило, ответил с прежним юморком:
— Ну, я человек скромный, о себе лично не буду распространяться, но коллектив наш в том году одну крупную банду обезвредил и всякой шушеры человек двадцать взяли.
— А скольких осудили? — Полуэктов со злостью бросил полотенце на кровать, начал одеваться.
— А это уже не наша ипостась.
— То-то и оно, — вздохнул Полуэктов. — А для журналистов без разницы, кто ты — сыщик, судья или прокурор. Ладно, о деле потом. Ты позавтракал?
— Перехватил бутербродик с чашечкой кофе — какой спросонья завтрак. Надеюсь, здесь найдем какую-нибудь забегаловку, где можно перекусить. А хотите, поедем в профсоюзный санаторий, там нас накормят. Я оттуда начну работу, вернее отдых.
— Туда успеешь. Не торопись. На двенадцать я назначил встречу с потерпевшими: с инкассатором, охранником и водителем. Тебе тоже не мешает их послушать.
— А я-то думал… — безнадежно развел руками Скородумов. — Осмотримся, отдохнем, за рюмкой чая посидим. Я и бутылочку с собой прихватил. Может, не будем горячку пороть?
— Вольготно вам, оперативникам, живется, — помотал головой Полуэктов. — Горячку пороть не будем, дорогой Антон Иванович, а резину тянуть я тоже не позволю.
По тому как виновато и трусливо вошел в кабинет следователя охранник инкассатора Рыбочкин, долговязый, неухоженный мужичонка лет пятидесяти, Полуэктов понял, что добиться от него чего-то стоящего не удастся: очень уж он был запуганным, затравленным, словно только что спасли его из-под дула пистолета налетчиков.
И таких посылают охранять инкассаторов, со злостью подумал следователь по особо важным делам. С трудом сдерживая раздражение, предложил вошедшему сесть.
— Итак, Борис Иванович, четвертого июля вы сопровождали вашего бухгалтера Туманову Ольгу Васильевну с деньгами, полученными в банке для строительной бригады. Вы раньше выполняли такие поручения?
Рыбочкин поерзал на стуле, ответил неуверенно:
— Вроде было как-то разок. С год или полгода назад.
— Так было или «вроде»? Вы точно помните?
— Было, кажись. Помню. Но тогда все нормально обошлось.
— А в этот раз кто вас и когда назначил охранником?
Рыбочкин пожал плечами.
— Я собирался за материалом ехать, за брусом. Накануне бригадир назначил. В конторе машину ждал. А тут выходит Ольга Васильевна, спрашивает, чего я тут ошиваюсь. Я объяснил. А она: «Без тебя управятся, поедешь со мной за деньгами». Ну мне какая разница. Взял пистолет, обойму, зарядил и поехал. Получили деньги. Все тихо, спокойно. А на дороге и вовсе… почти никого.
— Где вы сидели? Где был пистолет?
— Где? — Рыбочкин подумал. — Сзади, понятно. Ольга Васильевна — рядом, слева… Мешки вначале на коленях, потом сбоку притулила, чтоб не мешали. Пистолет в кобуре под курткой. Так вот и ехали… Вдруг бац — в ЗиЛ врезались.
— Вы в ЗиЛ врезались или ЗиЛ в вас?
Рыбочкин почесал затылок.
— А черт их знает! — показал руками: — Они вот так, нос к носу. Мы, значит, по шоссе, а он из леса по грунтовке и прямо нам в передок. Я не успел опомниться, как дверца отворилась и мне в лоб — автомат. «Ни с места! — командует мужчина в маске. — И тихо, если жить хотите». А с другой стороны — с пистолетом. Хвать мешок с деньгами — и в машину…
— Стоп, — остановил преодолевшего робость охранника Полуэктов. — Что за мужчина? В чем одет, рост его, голос, может, еще какие-то запомнили приметы?
— Ни хрена я не запомнил, — окончательно осмелел Рыбочкин. — Я уже объяснял вашему товарищу: кроме дула автомата, я ничего и не разглядел… — тяжело вздохнул. — Будто оглоблей по голове. Или как во сне: все вижу, а ни рукой, ни ногой пошевелить не могу. И язык будто к небу прирос… Только когда красные «Жигули» умчались, начал осознавать, что произошло. Ольга Васильевна заплакала…
Читать дальше