Сергей Иванов - Смерть двойника

— Куда же я свалю? Меня уж из общаги, небось, поперли…

— Ну придумай, куда-нибудь. Что ж ты, пока у меня живешь, с мужиками ни разу не поролась?! — Потом посмотрела на нее с таким офигенным превосходством, что у Надьки сердце сжалось: — Что ж ты, сама не понимаешь, нам тут надо вдвоем побыть!

Полная хренотень, однако Надька в этот момент действительно испытывала что-то вроде ревности.

Она ушла. Естественно, устроилась в общаге… Подумаешь, три месяца не ночевала — ваше-то какое собачье дело? Да и девчонки по комнате — свои в доску — помалкивали.

Через два дня Надька позвонила якобы жалким голосом:

— Тебе надо покушать принести, тетя Вер?

— Не, спасибо, Надя. У меня теперь все будет.

Выждала еще три дня. И пошла к ней за вещами.

Увидела бардак, который и предполагала увидеть… Борис, как она уже знала, любил чистоту, но не любил убираться. Тетя Вера, может, и рада бы, да где уж там…

Надька застала ее на кухне. Протискиваясь, как в лабиринте, между холодильником и плитой, тетя Вера пыталась сготовить обед… Или, по крайней мере, что-то пожрать.

Это была по-настоящему кошмарная картина! И Надька старалась потом никогда ее не вспоминать. Капли растительного масла, капли ее собственного пота, запахи еды и неизбывная вонища болезненно-тучной женщины. А поверх всего большие (как в том анекдоте) серо-синие глаза. И в них дикий страх и дикая… надежда.

Пыхтя, она взяла с холодильника не известную Надьке шкатулку, вынула оттуда брошь — тяжелую, серебряную, с замечательным чернением, с большой и очень синей бирюзой в серебряных лапах:

— Я тебя, Надя, не обижала. Я тебя всегда, как свою… живи, кормись. Но… раз уж так вышло — извини!

Надьке бы обидеться за эти предательские слова. И она действительно заплакала. Но от собственной ловкой подлости и от жалости к тете Вере — что так легко ее удалось обмануть.

Положила брошь на стол:

— Не надо. Спасибо.

И точно знала, что эта вещь достанется только ей! Стало противно — от слез, от того, что ей заведомо известен конец комедии… Повернулась и ушла.

Через три дня позвонил Борис:

— Все, норма: серебришко, золотишко — наше. Я исчезаю на месяц — от греха. А ты действуй!

— Борь…

— Действуй, тебе говорят! Не менжуйся… Чего уж теперь? Подранку больно, а мертвому нет!

«Зато подранка можно вылечить!» — вот что она могла бы крикнуть ему в ответ. Натурально — не крикнула. И сидела, как паучиха над своей паутиной, дожидалась. Еще через три дня позвонила тетя Вера… Не стоит тут объяснять, как она унижалась, чтобы только Надька к ней вернулась. И даже бормотала что-то нескладное о том, что раз одна из них Вера, а другая Надежда, то они должны быть вместе.

И наконец, ревя как морской лев, тетя Вера прокричала в трубку:

— Дура! Умру без тебя — кому хуже будет? Самой же тебе!

Вид у квартиры был — просто невозможно описать. А тетя Вера в таком запущенном, жалком и вонючем состоянии, что без противогаза, кажется, к ней и не подступишься. Надька подступилась… Теперь, по прошествии стольких лет, она сама удивлялась, как же здорово умела тогда работать.

И вот, проработав с таким зверским усердием часа четыре, она села напротив горестно молчащей коровы:

— Все, давай паспорт, инвалидную книжку…

А соответствующие люди в принципе-то знали их дела. И ей должны были там помочь с бумажками…

Тетя Вера заплакала крупными, чуть не в полстакана, слезами:

— Надьк, ты меня не бросишь?

— Да я тебе матерью клянусь!

Это была для нее совсем нестрашная клятва, потому что на мать Надька чихала — особенно в те времена. Но клятву свою она вытерпела всю до конца. Ухаживала за тетей Верой как за родной. Да, вернее, она ни за какими родными никогда так не ухаживала!

Коровенция протянула еще целых полгода. А если б Борис с ней эту штуку не сотворил, если б Надька к ней не прописалась, она бы и вообще проколдыбала лет пять. Примерно через месяц после Надькиной прописки тетя Вера от горя, от безысходности, от предательства любимого «Вадима Неделина» железно вошла в пике и гасла потихонечку, гасла.

Как-то помытая вся, протертая, в чистой комнате она лежала перед телевизором. Надька летала по комнате, Борис хотел вести ее в какой-то подпольный кабачок, где собирались ценные люди, — их будущая контора уже начала раскручиваться.

Тетя Вера как будто угадала, куда и к кому отправляется Надька:

— Знаешь, если б у меня время было, я бы его поймала. Но у меня времени нет. Я лучше спокойно умру.