Андрей Воронин - Спецназовец. За безупречную службу

«Акционер, блин», — вторя подполковнику Сарайкину, подумал Волчанин.

По двору уже бежали, спеша на выручку оплошавшим товарищам, черные фигуры в масках. Возмутитель спокойствия что-то коротко сказал своим жертвам, разом отпустил обоих и, спокойно повернувшись к воротам спиной, двинулся к своей машине, на ходу брезгливо вытирая пальцы белоснежным носовым платком. Один боец нетвердым шагом отошел от ворот, горбясь и пряча в ладонях пострадавший нос; второй, перехватив автомат, в дуло которого только что вдоволь насмотрелся, со зверским лицом передернул затвор и выставил ствол сквозь решетку, целя обидчику в спину.

А что, подумал Волчанин, — может, пусть его? Место тихое, безлюдное… Правда, день на дворе, и вообще…

Он прижал пальцем тангенту лежащей в нагрудном кармане рации и негромко скомандовал в укрепленный у левой щеки на гибком стебельке микрофон:

— Отставить! Седьмой, я сказал: отставить! Всем отставить! Седьмой и Пятый, на вас будет наложено взыскание. Отставить, бойцы, пусть идет…

И сейчас же, как награда за мудрость и прозорливость, из узкой щели между какими-то вросшими в землю кирпичными лабазами с тарахтением выкатилась и, с натугой набирая ход, волоча за собой густой шлейф сизого дыма, запылила в направлении города когда-то зеленая, а ныне рябая от местами проевшей кузов насквозь ржавчины жигулевская «четверка». За рулем, поблескивая толстыми, как бутылочные донышки, стеклами очков и сильно подавшись вперед, прямой, будто аршин проглотил, сидел корреспондент газеты «Мокшанская заря» Харламов.

— Вот же крапивное семя, — с сердцем произнес Волчанин. — Перевешать бы вас всех вверх ногами на фонарях — то-то было бы славно!

Незнакомец, по-прежнему выглядящий, как денди, уселся за руль своего «ягуара» и запустил двигатель. Но прежде чем уехать, опустил тонированное стекло дверцы и, выставив наружу голову, одарил сгрудившихся у ворот бойцов обворожительной улыбкой. Иномарка со сверкающим зверем на капоте резко сдала назад, развернулась, подняв облако пыли, и, стартовав, как ракета, пулей унеслась вслед за дребезжащей развалюхой корреспондента. Проводив «ягуар» задумчивым взглядом, Волчанин снова взялся за телефон.

— Подполковник? — сказал он, дождавшись ответа. — Это обещал. Твоя правда, Палыч: акционер мутный, да и вряд ли он вообще хоть раз видел какие-нибудь акции живьем, не по телевизору. Что — «ягуар»? Подумаешь, «ягуар»! Ты знаешь, сколько хорошим стрелкам в больших городах платят? Догадываешься? Ну, то-то… А ты говоришь: «ягуар»… Не самый, между прочим, престижный автомобиль. Зато парень — настоящий профи. Видел бы ты, что он тут устроил! Я прямо залюбовался, клянусь. Но это шоу пора сворачивать, пока все не пошло вразнос. Хватит с нас неучтенных факторов, хватит! Короче говоря, действуй. Хочешь, уговори, хочешь, запугай, хочешь, забей в посылочный ящик и отправь наложенным платежом на деревню дедушке — это твой город, тебе и карты в руки. Но чтобы духу его тут не было… Что? Да не командую я, это ведь была твоя идея. И люди твои сделают все без сучка, без задоринки — местные ведь, кому же, как не им? Зачем тебе надо, чтоб столичные варяги тут на каждом углу своими сапожищами наследили? А? Да знаю, знаю, что прав… Числится за мной такой недостаток: всегда прав, потому что сначала думаю, а потом открываю рот. Так я на тебя рассчитываю. Что?.. Да чем скорее, тем лучше.

В открытую дверь, коротко постучав костяшками пальцев о косяк, вошел боец в перепачканном известкой комбинезоне.

— В бухгалтерии нашли, — сказал он, протягивая Волчанину пыльную синюю папку.

У Виктора Викторовича екнуло сердце, но в папке, увы, оказались всего лишь пожелтевшие листки ведомостей выдачи зарплаты за ноябрь тысяча девятьсот девяносто пятого года. Облаяв дуболома, неспособного отличить техническую документацию с чертежами и схемами от годной только на растопку бухгалтерской макулатуры, Волчанин выставил его за дверь, закурил новую сигарету и вдруг озадачился вопросом: а куда, собственно, подевался баллонный ключ, которым столичный драчун барабанил по воротам? Вопрос был пустяковый, праздный, ответ на него не представлял ни малейшего интереса, и, про себя подивившись причудам человеческого сознания, Виктор Викторович без труда выбросил эту постороннюю чепуху из головы.

Александру Шугаеву по кличке Шуня было двадцать восемь лет от роду. Он был недурно сложен, хорош собой, неглуп, умел связно выражать свои мысли и пользовался успехом у противоположного пола. С грехом пополам получив диплом о высшем образовании в столице родной автономии, он вернулся в город своего детства, где по знакомству без особенных усилий приобрел место оперуполномоченного уголовного розыска и звание лейтенанта доблестной российской милиции. Быстро вникнув в систему, основные принципы работы которой в общих чертах были известны ему чуть ли не с пеленок, Шуня недурно развернулся, научившись получать от своей не шибко высокой должности вполне удовлетворительный по провинциальным меркам доход. Его непосредственный начальник майор Малахов, он же Маланья, хоть и тот еще баран, смотрел на жизнь под правильным углом: жил сам и давал жить другим. Правда, он не раз предупреждал Шуню о необходимости держаться берегов и не брать на себя слишком много, но лейтенант Шугаев не без оснований считал себя умнее Маланьи и очень быстро научился проворачивать свои дела у него за спиной.