Андрей Воронин - Спецназовец. За безупречную службу

— Да уж, наверное, не за папочку с проектом «Борисфен», — иронически заявил он, при свете луны разглядывая именную гравировку на задней крышке корпуса часов. — Скажем так: за безупречную службу.

Сарайкин вспомнил, что именно такая надпись красуется на краденом хронометре, и хотел что-то сказать, но не успел: широкое, как железнодорожный тоннель, дуло с грохотом изрыгнуло прямо ему в лицо сноп рыжего пламени, и должность начальника областного управления внутренних дел в мгновение ока вновь стала вакантной.

Гигантская туша аэробуса тяжело стронулась с места, пробежала, набирая скорость, по бетону взлетной полосы и неожиданно легко поднялась в воздух. Шасси начали убираться, приобретя отдаленное сходство с поджатыми лапами большой хищной птицы; лайнер поднимался все выше, распластав широкие крылья и волоча за собой дрожащий, струящийся шлейф раскаленного газа, пока не превратился в темную точку, быстро затерявшуюся в блеклой голубизне ясного сентябрьского неба.

— Летчики-пилоты, бомбы-пулеметы, вот и улетели в дальний путь, — дурашливой скороговоркой прокомментировал это событие Юрий Якушев. — А когда вернетесь — я не знаю, скоро ли… Только возвращайтесь хоть когда-нибудь.

«Это Гайдар, — неожиданно для себя вспомнил Михаил Васильевич Горчаков. — «Тимур и его команда», кажется. Какой только чепухи ни хранит наша память! Того, что тебе позарез нужно, в ней, бывает, днем с огнем не найдешь, а всякая ерунда наподобие анекдота о сантехнике с цветком за ухом всегда под рукой, на самом верху. Впрочем, что касается данного конкретного анекдота, тут все правильно: некоторые вещи всегда плавают поверху…»

— Насчет возвращения я как-то сомневаюсь, — своим глубоким оперным басом заметил генерал Алексеев. — Насколько я знаю своих коллег в Пхеньяне, с чувством юмора у них туговато, и эту шутку они вряд ли оценят по достоинству.

— Извините, что вмешиваюсь в ваш разговор, — сказал Горчаков. — Не в обиду вам будь сказано, со стороны создается совершенно определенное впечатление, что вы оба попросту бредите. Один цитирует классиков советской детской литературы, другой рассуждает о чувстве юмора северокорейских генералов… О какой шутке вы говорите? И где этот ваш шпион? Надеюсь, его задержали?

Якушев молча ухмыльнулся и опять повернулся к стеклянной стене терминала, наслаждаясь видом на летное поле и предоставив старшему по званию разъяснять гражданскому населению тонкости текущего момента.

— Напрасно надеетесь, — сказал Ростислав Гаврилович, иногда считавший полезным для дела примерить маску прямолинейного до грубости служаки. Эта маска — как, к слову, и любая другая, — смотрелась на нем вполне органично, и человек, не имевший счастья лицезреть его превосходительство в иных ипостасях, вполне мог поверить, что в мозгу у него всего одна извилина, да и та представляет собой след от околыша генеральской фуражки. — Господин Ван Линь Хао благополучно прошел зону паспортного и таможенного контроля и в данный момент находится в воздухе на борту самолета, который мы с вами только что проводили.

— Как — на борту? — ахнул Горчаков. — А папка? Папку у него хотя бы изъяли?

— Изъятие папки невозможно без задержания господина Хао, — объяснил Алексеев, — каковое задержание неизбежно повлекло бы за собой массу нежелательных последствий, тяжесть которых несопоставима с ценностью материалов по проекту «Борисфен».

— Что вы несете околесицу?! — взбеленился Михаил Васильевич. — Какие еще нежелательные последствия? По-вашему, бывают последствия, более тяжелые, чем появление на вооружении у Северной Кореи ядерных баллистических ракет?

— Или у Ирана, — хладнокровно уточнил Ростислав Гаврилович. — И не надо так кричать, люди же кругом… Я, в отличие от вас, не склонен ставить ядерное равновесие на планете в прямую зависимость от увезенной господином Линь Хао папки. Не «Борисфен», так что-нибудь другое найдется… Тот же Ван Линь Хао и найдет, он признанный специалист как раз по этой части.

— Я понял, — внезапно сделавшись спокойным, произнес Горчаков. Голос у него теперь был сухой и холодный, как дуновение январской вьюги. — Вы отпустили его и позволили вывезти бумаги за деньги. Господи, какой же я болван! Это же очевидно, мы ведь в России!

— На вашем месте я бы воздержался от таких смелых обобщений, — демонстративно глядя на часы, проворчал Ростислав Гаврилович. — Россия — очень большая страна, и люди в ней живут разные…