Андрей Воронин - Спецназовец. За безупречную службу

Обещанные сто тысяч рублей Сарайкин вручил Зуде еще в Москве, на первом же светофоре, где они остановились на красный свет. Зуда, не будь дурак, вознамерился немедленно покинуть машину и отправиться в произвольном направлении своим ходом, но Сарайкин его отговорил. Дело мы с тобой провернули серьезное, сказал он; тут, брат, затронуты интересы очень больших людей с очень и очень широкими возможностями и полномочиями. А ты, при всех твоих криминальных заслугах, в конспирации смыслишь, как свинья в апельсинах. Я не говорю, добавил он, что тебя так уж непременно заметут, но исключать такую вероятность мы не имеем права. Мне такой оборот событий улыбается еще меньше, чем тебе, потому я и решил тебя немножечко подстраховать. Если кто-то где-то решил сыграть нечестно, Москва для тебя сейчас — одна большая ловушка, здоровенный такой медвежий капкан: клац, и нет тебя, будто никогда и не было. На тебя-то плевать, но ты ведь и меня за собой потянешь, это как пить дать…

Лежащие во внутреннем кармане сто тысяч, похоже, были куда весомее любых словесных аргументов: Зуда успокоился, расслабился и с охотой откупорил извлеченную Сарайкиным из бардачка чекушку. Пока он хлебал, закусывая полковничье угощение пивом, которое у него оказалось при себе («Водка без пива — деньги на ветер», — объявил он, и Сарайкин не стал спорить, поскольку степень опьянения не имела никакого значения ввиду наличия в водке изрядной дозы клофелина), они договорились, что Сарайкин высадит его за городом, в первом же населенном пункте, где есть железнодорожная станция. «Или автовокзал», — заплетающимся языком уточнил Зуда, после чего выронил ополовиненную чекушку и захрапел.

Возможно, Анатолий Павлович слегка переборщил с клофелином; возможно даже, что доза была смертельной, но это тоже не имело значения: в этом деле полковника интересовал не способ, а конечный результат.

Углядев справа от дороги приметный еловый выворотень, Сарайкин загнал машину на травянистую обочину и заглушил двигатель. По привычке, свойственной большинству наученных горьким опытом российских автомобилистов, воткнув вместо стояночного тормоза первую передачу, он вышел из машины. Под левую ногу сразу подвернулось что-то плотное; раздался едва различимый влажный хруст, полковник поскользнулся, едва удержав равновесие, и, наклонившись, разглядел в траве раздавленный в лепешку боровик. В душе на мгновение всколыхнулся азарт заядлого грибника, но Анатолий Павлович без труда избавился от сожалений по поводу растоптанного белого: сейчас у него хватало дел поважнее «тихой охоты».

Обойдя машину спереди, он распахнул правую дверцу и расстегнул пряжку ремня безопасности, что удерживал на пассажирском сиденье бесчувственное тело непутевого племянника мокшанского мэра. По твердому убеждению полковника Сарайкина, в том, что уже произошло с Зудой, как и в том, что ожидало его в дальнейшем, не было ничего необычного, экстраординарного: за что боролся, на то и напоролся. Сколь веревочке ни виться, все равно конец будет; да нет, в самом деле, неужто этот огрызок всерьез рассчитывал вечно отравлять Анатолию Павловичу жизнь и оставаться безнаказанным? Неужто думал, что он не такой, как все простые смертные, и может играть с огнем, не опасаясь ожога?

Дудки, приятель. Огонь — он жжется.

Включив потолочный плафон, полковник при его жиденьком, желтушном свете тщательно обыскал карманы и сумку Зударева. Паспорт на чужое имя и деньги он забрал: покойнику наличные не требуются, а паспорт мог стать ниточкой, способной привести ищеек к тому, кто его выдал. После этого, не церемонясь, он взял Зуду за шиворот, одним мощным рывком выдернул из машины и, не останавливаясь, волоком потащил через подлесок к яме, образовавшейся под корнями поваленной сильным ветром старой ели. Спихнув его на дно оплывшего, присыпанного старой хвоей и лесным мусором углубления в песчаной почве, полковник отправил следом полупустую сумку с нехитрыми пожитками. «Аккуратнее, шеф, не дрова везешь», — невнятно пробормотал Зуда и свернулся на дне ямы калачиком. Видимо, ему снилось, что он едет в такси.

Не имея намерения его в этом разубеждать, Сарайкин аккуратно натянул хлопчатобумажные рабочие перчатки, извлек из-под полы спортивной куртки пистолет и надел на ствол глушитель. Было уже довольно темно, но свернувшееся калачиком тело отчетливо выделялось на светлом фоне песка, и полковник не боялся промахнуться.