Андрей Воронин - Спецназовец. За безупречную службу

Поймав взгляд полковника, Великанов пьяно ухмыльнулся, а затем поднес к уху кулак с оттопыренным большим пальцем и мизинцем, как будто говоря по невидимому телефону. Сарайкин на мгновение прикрыл глаза, сигнализируя, что все понял, после чего, подняв над головой фужер, прямо на крыльце громогласно провозгласил тост за самый лучший на свете город Мокшанск и его жителей — тоже, само собой, самых лучших, открытых и доброжелательных людей на планете.

О том, с каким удовольствием покинет этот город и больше никогда не увидит ни его, ни его обитателей, Анатолий Павлович говорить не стал: во-первых, это прозвучало бы невежливо, а во-вторых, все, кто его в данный момент слушал, знали это и так, без слов.

Погода держалась ясная, погожая, солнце светило с безоблачного неба, почти как в августе; кое-кто уже начал заикаться о бабьем лете, но до настоящего бабьего лета было еще далеко — стояла всего-навсего середина сентября, и даже высаженные вдоль Кутузовского проспекта полумертвые от обилия выхлопных газов деревья пожелтели еще далеко не целиком.

Небо было такое ясное, что его голубизна без труда угадывалась даже сквозь мутную пелену смога. По проспекту в обе стороны непрерывным потоком катились, старательно внося свою лепту в процесс загрязнения окружающей среды, бесчисленные стада автомобилей, напоминая подернутую разноцветной рябью, сверкающую вспышками отраженного солнечного света стальную реку, текущую меж серовато-желтых, покрытых массивной лепниной каменных утесов, воздвигнутых в период культа личности. Тротуары в это время суток были практически пусты — те из москвичей, кто в данный момент не был прикован к рабочему месту, привычно экономили время, перемещаясь на колесах, а гостям столицы тут, на приличном удалении от Триумфальной арки, панорамы Бородинской битвы и крупных вещевых рынков, было решительно нечего делать.

Тем заметнее был долговязый, провинциального вида молодой человек, намертво застрявший перед стеклянной витриной расположившегося в цокольном этаже одного из старых сталинских домов автосалона. Там, за витриной, подсвеченные скрытыми галогенными лампами, красовались поставленные бок о бок «астон-мартины» — точь-в-точь такие, на каком гонял секретный агент британской короны Джеймс Бонд. В витрине их было четыре штуки — ровно на четыре больше, чем довелось увидеть Евгению Зудареву за всю его предыдущую жизнь.

Теперь это упущение было наверстано, и, стараясь стать так, чтобы его туманное отражение в витринном стекле разместилось поближе к водительской дверце одного из диковинных авто, Зуда с трудом верил собственным ощущениям: неужто это наяву? Вот он, Жека Зударев, а вот — целый табун настоящих, всамделишных «астон-мартинов» — ну не чудеса? И плевать, что между ними толстое, наверняка пуленепробиваемое стекло, и что в салон его, скорее всего, просто-напросто не пустят; плевать, что потрогать эту воплощенную мечту, не говоря уже о том, чтобы посидеть за рулем или прокатиться, не получится так же верно, как если бы это были не реальные тачки, а изображение на экране или картинка в глянцевом журнале. Зуда ведь знает, что они настоящие, и что он стоит всего в паре метров от них. Вчера торчал в Мокшанске и общался с этим козлом Сарайкиным, а сегодня стоит посреди Москвы и разглядывает «астон-мартины» — чем плохо-то? Это как увидеть кинозвезду или, скажем, Бога: свезло тебе — смотри и радуйся, а лапать-то зачем?

Воспоминание о Сарайкине вернуло его с небес на грешную землю, а взгляд, брошенный на дисплей мобильного телефона, подтвердил, что произошло это весьма своевременно: он оставался в графике и пока, слава богу, никуда не опаздывал, но и считать ворон, глазея на выставленные в витрине атрибуты чьей-то недосягаемо красивой жизни, было некогда. Да это ему уже и наскучило: глазей не глазей, все равно ничего не изменится — «астон-мартин» не подешевеет, а сам ты не разбогатеешь, особенно если будешь и дальше торчать посреди тротуара, как деревенское пугало, потешая народ.

Порывшись в кармане, Зуда достал оттуда уже порядком истрепавшуюся бумажку с нарисованной от руки схемой, где неровной пунктирной линией был намечен его маршрут. Сверившись с номерами ближайших домов, он примерно определил по схеме свое местоположение. Получалось, что от конечной точки, помеченной на схеме жирным косым крестом, его отделяет не такое уж большое даже по меркам провинциального Мокшанска расстояние — километр, от силы полтора. Дорога была несложная — прямо, потом направо и во двор; уверившись в том, что не заблудится, даже приняв на грудь литр водки, Зуда спрятал схему обратно в карман, закурил и неторопливой разболтанной походочкой местечкового хулигана двинулся в сторону центра.