Андрей Воронин - Спецназовец. За безупречную службу

Все зависит от точки зрения — иначе говоря, от угла, под которым человек рассматривает тот или иной предмет. Этой ночью положение, которое Евгений Зударев занимал (или думал, что занимает) в социуме, переменилось неожиданно и резко. Из ямы, на дно которой он только что сверзился, перспектива обосноваться на краю света и заделаться морячком тралового флота выглядела вполне себе привлекательно — привлекательнее, по крайности, чем то, что светило ему нынче. И, обладай Зуда способностью поворачивать время вспять, он сделал бы это незамедлительно и отбыл на Камчатку раньше, чем господин губернатор успел выговорить это географическое название до конца.

Да что там! Будь у него власть над временем или хотя бы капелька предусмотрительности, он просто не стал бы связываться с Сарайкиным. Сказал бы ему прямо: а не пошел бы ты, дядя, куда подальше, хочешь сажать — сажай на здоровье, а стрелять не стану, хоть ты меня на куски режь, — и ничего этого просто не было бы. Было бы плохо, но — в меру, не так, как теперь. Вот дурак-то! Ей-богу, дурак. Ведь даже до этой простой, элементарной, в сущности, вещи — послать подполковника ко всем чертям, не идти у него на поводу прямиком в гиблое болото — он додумался не сам. Добрые люди подсказали — как водится, поздно, когда толку от этой подсказки, как от прошлогоднего снега.

«Добрый человек» в расслабленной позе сидел за рулем, ведя машину с обманчивой небрежностью опытного профессионала. На Зуду он не смотрел, но это, увы, ничего не меняло — уж что-что, а это Евгений за время их непродолжительного знакомства усвоил накрепко. Реакция у этого верзилы была мгновенная, кулаки — тяжелые и твердые, как чугунные гири, а голова работала, как хороший компьютер. Из правого, обращенного к Зуде, кармана его спортивной куртки выглядывала роговая рукоять принадлежащего господину губернатору охотничьего ножа — того самого, который Зуда перед отъездом в город позаимствовал у родственничка в кабинете. Скосив глаза, Зуда посмотрел на рукоять и подумал, что было бы очень неплохо, если бы она торчала у его спутника не из кармана, а, скажем, из-под ребра.

Тот случай на зимней дороге, когда Сарайкин вынудил его спустить курок и застрелить генерала Камышева, стал для Зуды не только источником нынешних неприятностей, но еще и наукой: он узнал, что отправить человека к праотцам на самом деле не так уж и сложно — по крайней мере, ему, лично, это оказалось немногим труднее, чем укокошить виртуального противника в компьютерной игре. Да и сложившаяся в данный момент ситуация была такова, что этот выход представлялся самым простым и правильным: нет человека — нет проблемы. Сарайкин, спасибо ему, научил Зуду еще кое-чему. Благодаря подполковнику Зуда узнал и на собственной шкуре прочувствовал, что такое шантаж. Когда тебя загоняют в угол и берут за глотку, выполнить требования шантажиста — это не конец твоих бед, а, напротив, самое начало. Истина, конечно, не новая, общеизвестная, но, как показывает жизнь, в данном случае между теорией и практикой лежит пропасть, преодолеть которую удается далеко не каждому.

Это происходит потому, что лучший способ избавиться от того, кто тебе угрожает — совершить убийство со всеми вытекающими последствиями. Решиться на это нелегко, но в эту минуту Зуда вдруг понял, что готов рискнуть. Тем более что дело представлялось не особенно сложным: схватиться за торчащую из кармана рукоятку, пырнуть, и пишите письма мелким почерком. С дыркой в боку много не навоюешь, особенно если первый же удар придется в печень…

Водитель вдруг повернул голову и посмотрел на Зуду — молча, спокойно, будто проверяя, не вывалился ли тот ненароком из машины. От этого обманчиво равнодушного взгляда непутевый родственник губернатора оцепенел, внезапно преисполнившись уверенности, что спутник читает его мысли так же легко, как если бы они были написаны у него на лбу очень крупным шрифтом.

Подтверждая это подозрение, сидевший за рулем без малого двухметровый верзила снял с баранки правую руку, поправил рукоятку ножа, засунув ее поглубже в карман, застегнул карман на «молнию», а потом улыбнулся пассажиру. В этой короткой улыбке не было ни тепла, ни веселья — ничего, кроме безмолвного обещания, исполнения которого Зуде, мягко говоря, не хотелось. Зударев расслабился, безвольно обмякнув на сиденье. Ситуация, в которой он очутился по милости подполковника Сарайкина, похоже, не имела выхода — никакого, кроме того, который предлагал спутник.