Андрей Воронин - Спецназовец. Точка дислокации

Спец отстегнул от пояса дагестанца алюминиевую фляжку в брезентовом чехле, отвинтил колпачок и перевернул посудину, направив струю воды на лицо пленника. Вода с плеском потекла по смуглым щекам, тоненькими струйками побежала по густой бороде. Веки «языка» дрогнули, но глаза он открывать не спешил, решив, по всей видимости, потянуть время и разобраться в обстановке.

Быков взглянул на Якушева, и тот многообещающе усмехнулся в ответ.

— Закурим, командир? — предложил он. — А бычки будем тушить об эту толстую харю. Говорят, так человека можно даже из клинической смерти вывести, а не то что из обморока. Как ты его на гору втащил, ума не приложу. Это ж надо на здешних харчах такого борова откормить!

Мгновенно придя в себя, пленник молча вцепился ему в глотку обеими руками. Наблюдая за этой сценой, Быков без особого интереса гадал, что именно заставило его отбросить притворство: угроза пытки огнем или сравнение с боровом — то есть со свиньей, которая у мусульман считается нечистым животным. Впрочем, в данном случае, как обычно, результат казался важнее способа, которым он был достигнут.

Выбитая из рук Якушева пустая фляга, бренча, запрыгала с камня на камень вниз по склону, ударилась о ствол дерева, отскочила и застряла в ветвях какого-то куста. Якушев страшно выпучил глаза, высунул язык и захрипел, изображая удавленника, а потом сделал какое-то неуловимое движение, в результате которого пленник не только перестал его душить, но и принял довольно странную, неестественную позу, свернувшись в тугой, тихо скулящий от боли узел. Спец сидел на камешке, держа в одной руке пачку сигарет. Двумя пальцами другой он небрежно придерживал «языка» за вывернутое под немыслимым углом запястье, и Быкову опять подумалось, что, уволившись из армии, ребята не только пили и волочились за юбками, но и старались по мере сил и возможностей поддерживать себя в форме. И не просто поддерживать, а развивать свои таланты и способности: приема, которым Якушев так запросто, буквально играючи, скрутил в бараний рог здоровенного кавказца, Роман Данилович, грешным делом, не знал.

— Ты чего? — изумленно спросил у своей жертвы Спец. — Больно, что ли? Брось, что ты, ей-богу, как жук-притворяшка? Разве ж это больно? Вот если разозлишь меня, тогда — да, тогда я тебе не завидую…

С сомнением оглядев сигаретную пачку со всех сторон, он сунул ее обратно в нагрудный карман, а потом отпустил запястье кавказца и легонько ткнул его в ребра носком ботинка. Дагестанец со стоном повалился на бок, откатился в сторону и затих, баюкая под мышкой поврежденную руку. Случившийся поблизости Баклан крепко взял его за шиворот, одним мощным рывком придал пленнику сидячее положение и для окончательной ясности сунул под нос ствол автомата.

— Говори, сучонок, — посоветовал он тоном, не сулившим бедняге ничего хорошего. — Учти, контрацептив штопаный, мы — сами по себе, так что суда присяжных, как в кино, тебе не видать как своих ушей. Ну, говорить будешь?

— Буду, — слегка удивив Быкова, не ожидавшего от него такой сговорчивости, с болезненной гримасой процедил дагестанец. — Слушайте, собаки, и не говорите, что не слышали! Передайте этой старой трусливой свинье Магомеду: если он думает, что, сбежав в Москву, решил все свои проблемы, он глубоко заблуждается. Он наплевал и на честь, и на обычаи, подослав вместо себя вас, но ему это не поможет: сначала мои братья перережут глотки вам, а после доберутся и до него. И пусть он запомнит: по шинвату ему не пройти, всемогущий Аллах от него отвернулся!

— Упасть с шинвата — значит изжариться, — с глубокомысленным видом ввернул старую арабскую поговорку Быков. Для него не было секретом, что душа мусульманина после смерти отправляется в рай по узкому мосту над пропастью, на дне которой бушует адское пламя. Грешнику не пройти по этому мосту, именуемому шинватом: он непременно оступится и полетит прямиком в ад. Дагестанец глянул на него с легким изумлением, но затем, сообразив, по всей видимости, откуда у этого русского громилы такая осведомленность, горько, презрительно усмехнулся. — А скажи-ка, приятель, этот Магомед, про которого ты нам тут толкуешь, — это, случаем, не Расулов?

— Старый трусливый пес, ради лакомого куска предавший свой народ, — сообщил кавказец и для полной ясности плюнул Якушеву на ботинок. Спец замахнулся кулаком, но Быков остановил его коротким нетерпеливым жестом.

— И, по-твоему, он сейчас отсиживается в Москве, а нас нанял для того, чтобы мы разобрались с вами? — задал следующий вопрос крайне заинтригованный таким поворотом дела майор.